— Здраве буде, добрый человек, — сказал Баян.
Хозяин землянки бережливо отложил работу и обернулся. Мне почему-то казалось, что Григорий должен быть уже в летах. Я ошибся. Ученик Андрея-рыбака был еще очень молод. Даже не верилось, что этот крепкий парень, по виду одних со мною лет, мог стать учителем и ведуном карачаровцев. Ведь многие из тех людей, что встречали нас сегодня, были гораздо старше него. А Иоанн и вовсе в отцы годился.
— И вам здоровья, — приветливо улыбнулся он нам. — Проходите, — широким жестом пригласил нас в землянку. — Вот сюда, на лежак, присаживайтесь.
— Спаси Христос, — усмехнулся Баян.
Прошли мы, стараясь не споткнуться о приспособы и рамы. На краешек лежака присели.
— Ты же во Христа не веруешь, — покачал головой Григорий.
— А ты почем знаешь? — спросил подгудошник.
— Знаю, — просто сказал хозяин.
— Не обижайся на Баяна, — сказал я, а сам на подгудошника строго посмотрел. — Он балагур тот еще.
— Я и не обижаюсь, — пожал плечами христианин. — Про то, что мы здесь так говорим, небось, Софьюшка вам рассказала? Нравится ей христосоваться. По семь раз на дню ко мне прибегает. Спросит что-нибудь, а потом благодарит.
— Она, — кивнул я. — Хорошая девчушка. Смышленая.
— А вы, я слышал, издалека к нам пришли? — Григорий внимательно на нас посмотрел.
— Издалека, — Баян поерзал на лежаке.
— Из Киева, — подтвердил я. — Меня Добрыном зовут.
— А меня Баяном, — сказал подгудошник.
— Уж не тот ли ты Добрый, сын Мала… — начал Григорий.
— Тот. А тебя, мне сказали, Григорием зовут, а Пустынником прозывают?
— Так и есть. Хорошо ли вас встретили общинники?
— Хорошо, — усмехнулся Баян. — Если бы не Иоанн, наломали бы нам бока…
— Но мы на людей твоих не в обиде, — перебил я подгудошника.
— То люди не мои, — сказал Григорий. — То люди Боговы. Не хозяин я им, и не ведун даже. Я, как мне учитель велел, к Господу дорогу ищу, и не моя вина, что они вслед за мной пристроились.
— Далеко же вы забрались, — Баян снова поерзал. Помолчали мы.
— А с чем же пришли вы в Карачары, гости дорогие? — наконец спросил Григорий.
Взглянул я на подгудошника, помедлил немного, а потом сказал:
— Сходи-ка, Баян, проведай, как там Никифор? Как бы не застудился на ветру. А то жалко будет, ежели такой голос потеряет.
— С чего это вдруг? — уставился на меня подгудошник.
— А с того, что у меня к Григорию слово есть, которое даже тебе, другу моему и попутчику верному, слушать не стоит.
— Так ведь…
— Ступай, — сказал я настойчиво.
Обиделся Баян. С лежака встал. Зацепился за раму недоделанную. Громыхнул ее об пол. И…