— Я, собственно, на выставке с вами почти что не встречался. У вас, видимо, были дела поважней.
— Давайте лучше выпьем, Цадкин. Ваши корни, кажется, тоже уходят в эту землю?
— В принципе да. Третье поколение.
— О'кэй! Предлагаю русский стол. Приглашайте Бивера.
Поезд тронулся. В глубине перрона рядом с выходом Джин заметил рослую фигуру Лота. Мимо него с рюкзаком за плечами пробежал, по-видимому, опоздавший.
Джин стоял у открытого окна. Он подался вперед и увидел, как человек с огромным рюкзаком за плечами легко вскочил на подножку последнего вагона.
«Отчаянный парень», — подумал Джин и перевел взгляд на дверь, ведущую из закрытого перрона в город, — Лота уже не было. Не было, естественно, на перроне и Тони. Не было и не могло быть. Тони теперь не будет в его жизни никогда.
«А я? Куда я еду? В какую ночь? Кому нужны тени прошлого в чужом парке?..» «Тень, бросающая свет», — пришла на ум чья-то ироническая фраза. «Луч мглы» — есть такая джазовая пьеса.
— Где же обещанное? — услышал Джин голос Бивера.
— Все будет.
Он накрыл стол, вывалил все свои запасы. Кроме «рашен водки», красной икры и бородинского хлеба, была даже вобла в высокой жестяной банке.
— Ладно, давайте выпьем! — примирительно сказал Бивер.
— За Джина! За его сокрушительные «Эй-даблъю-оу-эл»![108] — воскликнул Цадкин и поднял руки.
— А я пью за его сверхурочную работу. За его неусыпную, неуемную деятельность на выставке, — на полном серьезе произнес Бивер.
— За женщин Джека Цадкина! — Джин сделал вид, что воспринимает все как должное.
— Пьем хоть за что-нибудь, — взмолился Бивер. А потом Джин попытался приучить своих коллег к вобле.
— Икра лучше, — сказал Лестер.
— Может, эта вобла просто пересушенная, — смягчился Цадкин.
— Один знаменитый русский поэт сказал, что водка и вобла бывают только хорошими или очень хорошими, — процитировал Джин.
— Мне это изречение понравилось, и я иду спать, — заявил Лестер. — Бай-бай!
Он вышел из купе.
— Пойду, пожалуй, и я…
— Прошу вас задержаться на секунду. — Джин нахмурился. Стал серьезен.
Он выдержал небольшую паузу, как бы невзначай выглянул из купе, закрыл дверь, налил себе и Цадкину.
— Я больше не пью, — сказал Цадкин.
— В таком случае пригубите.
Джин включил вентилятор.
— Джек, со мной все может случится. Прошу вас не задавать мне вопросов и ни при каких обстоятельствах не поднимать паники. Ни сейчас, ни потом. Вы ничего не знаете, не знали и не узнаете. Вообще-то, не пугайтесь. Просто мне захотелось посетить свое родовое гнездо — «Nest of the Gentry»; поклониться праху предков. Другого такого случая может не быть. Это имение Разумовских… Ваше здоровье, Джек!