У   Бальтазара   не   было   времени   особенно   удивляться  странному
околдовыванию Фабиана,  ибо  референдарий Пульхер  поймал  его,  затащил в
безлюдный переулок и сказал:
— Да разве мыслимо,  что ты еще здесь,  что еще показываешься па людях,
когда тебя уже разыскивает педель с приказом об аресте!
— Что такое? О чем ты говоришь? — спросил в изумлении Бальтазар.
— Так  далеко,  —  продолжал референдарий,  —  так  далеко увлекло тебя
безумие ревности, что ты, нарушив неприкосновенность жилища, с враждебными
намерениями ворвался в дом Моша Терпина,  напал на Циннобера в присутствии
его невесты и до полусмерти избил уродливого малыша.
— Помилуй,  —  вскричал Бальтазар,  —  да  ведь я  целый день не  был в
Керенесе! Какая постыдная ложь!
— Тише,  тише, — перебил его Пульхер, — дурацкая и безрассудная выдумка
Фабиана надеть платье со  шлейфом спасет тебя.  Теперь никто не обратит на
тебя внимания!  Скройся только от  постыдного ареста,  а  уж  остальное мы
уладим.  Тебе нельзя возвращаться домой. Дай мне ключ, я перешлю тебе все,
что нужно. Скорей в Хох-Якобсхейм!
И,  сказав  это,  референдарий  потащил  за  собой  Бальтазара  глухими
переулками за городские ворота, к деревне Хох-Якобсхейм, где прославленный
ученый Птоломей Филадельфус писал достопримечательную книгу о  неизвестном
народе — студентах.
Как Циннобер, тайный советник по особым делам, причесывался в
своем саду и принимал росяную ванну. — Орден Зелено-пятнистого тигра. —
Счастливая выдумка театрального портного. — Как фрейлейн фон Розеншен облилась
кофе, а Проспер Альпанус уверял ее в своей дружбе.
Профессор Мош Терпин утопал в блаженстве.
— Могло  ли,  —  говорил  он  сам себе, — могло ли мне выпасть большее
счастье,  чем  случай, приведший в мой дом достойнейшего тайного советника
по  особым  делам еще студентом? Он женится на моей дочери, он станет моим
зятем,  через  него  я войду в милость к нашему славному князю Барсануфу и
буду подыматься по лестнице, по которой взбирается мой превосходный крошка
Циннобер.  По правде, мне самому частенько непонятно, как это моя девочка,
Кандида,  без  памяти  влюбилась  в  малыша.  Обыкновенно женщины обращают
больше  внимания на красивую внешность, нежели на редкие способности души,
а  я,  часом, как погляжу на этого малыша по особым делам, то мне сдается,
что  его  нельзя  назвать  слишком  красивым, он даже — bossu[3], но тише,
тш-тш, — и у стен есть уши. Он любимец князя, он пойдет в гору, все выше и
выше, и он — мой зять.
Мош  Терпин  был  прав.  Кандида  обнаруживала решительную склонность к
малышу,  и когда иной раз кто-нибудь, не подпавший действию диковинных чар
Циннобера, давал понять, что тайный советник по особым делам всего-навсего
зловредный урод,  она  тотчас  принималась говорить о  дивных,  прекрасных
волосах, которыми его наделила природа.