Камердинер в отчаянии ломал руки.
— Возмущение! Мятеж! Ваше превосходительство! Отворите! Спасайтесь! —
кричал он, но ответа не было; слышался только тихий стон.
Двери были выломаны, народ с диким хохотом затопал по лестницам.
— Ну, пора, — сказал камердинер и, разбежавшись, изо всех сил налетел
на дверь кабинета, так что она со звоном и треском соскочила с петель. Их
превосходительства — Циннобера — нигде не было видно!
— Ваше превосходительство! Милостивейшее превосходительство! Неужто вы
не слышите возмущения? Ваше превосходительство! Милостивейшее
превосходительство! Да куда же вы… господи, прости мое прегрешение, да
где же это вы изволите находиться?
Так кричал камердинер, бегая по комнатам в совершенном отчаянии. Но
ответа не было; только мраморные стены отзывались насмешливым эхом.
Казалось, Циннобер исчез без следа, без единого звука. На улице поутихло.
Камердинер заслышал звучный женский голос, обращавшийся к народу, и,
глянув в окно, увидел, что люди мало-помалу расходятся, перешептываясь и
подозрительно посматривая на окна.
— Возмущение, кажется, прошло, — сказал камердинер. — Ну, теперь их
милостивое превосходительство, наверное, выйдут из своего убежища.
Он опять прошел в опочивальню в надежде, что в конце концов министр
объявится там.
Он испытующе смотрел по сторонам и вдруг заметил, что из красивого
серебряного сосуда с ручкой, всегда стоявшего подле самого туалета, ибо
министр весьма им дорожил как бесценным подарком князя, торчат совсем
маленькие худенькие ножки.
— Боже, боже! — вскричал в ужасе камердинер. — Боже, боже! Коли я не
ошибаюсь, то эти ножки принадлежат их превосходительству, господину
министру Цинноберу, моему милостивому господину. — Он подошел ближе и
окликнул, трепеща от ужаса и заглядывая в глубь сосуда: — Ваше
превосходительство! Ваше превосходительство, ради бога, что вы делаете?
Чем вы заняты там, внизу?
Но так как Циннобер не отзывался, то камердинер воочию убедился в
опасности, в какой находилось их превосходительство, и что пришло время
отрешиться от всякого решпекта. Он ухватил Циннобера за ножки и вытащил
его. Ах, мертв, мертв был он — маленькое их превосходительство! Камердинер
поднял громкий горестный вопль, егерь, слуги поспешили к нему, побежали за
лейб-медиком князя. Тем временем камердинер вытер досуха своего бедного,
злополучного господина чистыми полотенцами, положил его на постель, укрыл
шелковыми подушками, так что на виду осталось только маленькое сморщенное
личико.