Посылая в конце июля 1846 года Плетневу в Петербург первую тетрадь рукописи,
Гоголь требует: «Все свои дела в сторону, и займись печатаньем этой книги под
названием: «Выбранные места из переписки с друзьями». Она нужна, слишком нужна
всем — вот что покаместь могу сказать; все прочее объяснит тебе сама книга».
Гоголь настолько уверен в успехе, что советует Плетневу запасать бумагу для
второго издания, которое, по его убеждению, последует незамедлительно: «Книга
эта разойдется более, чем все мои прежние сочинения, потому что это до сих пор
моя единственная дельная книга». Узнав о возникших цензурных затруднениях.
Гоголь просит Смирнову, которая жила в Калуге, съездить в Петербург и
предпринять необходимые шаги для устранения препятствий, а Плетневу предлагает
в случае осложнения с цензором представить книгу самому государю на прочтение в
корректурных листах: «Дело мое — правда и польза, и я верю, что моя книга будет
вся им пропущена».
Первый и весьма ощутимый удар нанесла книге цензура: пять писем-статей были
сняты, в других были сделаны купюры и искажены отдельные места. Встревоженный
и огорченный Гоголь жалуется графине А. М. Виельгорской: «В этой книге все было
мною рассчитано и письма размещены в строгой последовательности, чтобы дать
возможность читателю быть постепенно введену в то, что теперь для него дико и
непонятно. Связь разорвана. Книга вышла какой-то оглодыш».
Но гораздо более болезненным для Гоголя оказалось то, что «Выбранные
места…» были враждебно встречены критикой и большинством читающей публики:
перелом в умонастроении Гоголя, явственно отразившийся в книге, для многих стал
полной неожиданностью. Гоголь как бы нарушил законы жанра и в светском
произведении заговорил о таких вопросах, которые исконно считались привилегией
духовной прозы. П. А. Вяземский не без остроумия писал С. П. Шевыреву в марте
1847 года: «…наши критики смотрят на Гоголя, как смотрел бы барин на
крепостного человека, который в доме его занимал место сказочника и потешника и
вдруг сбежал из дома и постригся в монахи»[11].
В спорах быстро выявилась основная тенденция — неприятие книги. Ее
безоговорочно осудили не только западники (Герцен, Грановский, Боткин,
Анненков), но и люди близкие Гоголю — например, Константин и Сергей Тимофеевич
Аксаковы (последний, правда, впоследствии раскаялся в своих резких
высказываниях). Апофеозом стала статья Белинского и его известное письмо к
Гоголю от 15 июля н. ст. 1847 года из Зальцбрунна, в котором критик утверждал,
что Гоголь изменил своему дарованию и убеждениям, что книга написана с целью
попасть в наставники к сыну наследника престола; в языке книги он видел падение
таланта и недвусмысленно намекал на сумасшествие Гоголя. Но главный пункт, на
который нападал Белинский и который является центральным в книге, — был вопрос
о религиозном будущем народа.