в каком он должен быть, ни в той
действительности, в какой он ныне есть. Она собрала только
в кучу бесчисленные оттенки разнообразных качеств наших; она совокупила только
в одно казнохранилище отдельно взятые стороны нашей разносторонней природы.
Поэты наши слышали, что не приспело еще время живописать себя целиком и
хвастаться собой, что еще нужно нам самим прежде организоваться, стать собой и
сделаться русскими. Еще только размягчена и приготовлена наша природа к тому,
чтобы принять ей следуемую форму: еще не успели мы вывести итогов из множества
всяких элементов и начал, нанесенных отовсюду в нашу землю, еще во всяком из
нас бестолковая встреча чужеземного с своим, а не разумное извлечение того
самого вывода, для которого поведена Богом эта встреча. Слыша это, они как бы
заботились только о том, чтобы не пропало в этой борьбе лучшее из нашей
природы. Это лучшее забирали они отовсюду, где находили, и спешили его
выносить на свет, не заботясь о том, где и как его поставить. Так бедный хозяин
из обхваченного пламенем дома старается выхватить только то, что есть в нем
драгоценнейшего, не заботясь о прочем. Поэзия наша звучала не для современного
ей времени, но чтобы, — если настанет наконец то благодатное время, когда мысль
о внутреннем построении человека в таком образе, в каком повелел ему
состроиться Бог из самородных начал земли своей, сделается наконец у нас общею
по всей России и равно желанною всем, — то чтобы увидели мы, что есть
действительно в нас лучшего, собственно нашего, и не позабыли бы его вместить в
свое построение. Наши собственные сокровища станут нам открываться больше и
больше по мере того, как мы станем внимательней вчитываться в наших поэтов. По
мере большего и лучшего их узнанья нам откроются и другие их высшие стороны,
доселе почти никем не замечаемые: увидим, что они были не одними казначеями
сокровищ наших, но отчасти даже и строителями нашими, или действительно имея о
том мысль, или ее не имея, но показавши своей высшей от нас природой
которое-нибудь из наших народных качеств, которое в них развилось видней затем
именно, чтобы блеснуть пред нами во всей красе своей. Это стремление Державина
начертать образ непреклонного, твердого мужа в каком-то библейско-исполинском
величии не было стремленьем произвольным: начала ему он услышал в нашем народе.
Широкие черты человека величавого носятся и слышатся по всей русской земле так
сильно, что даже чужеземцы, заглянувшие вовнутрь России, ими поражаются еще
прежде, чем успевают узнать нравы и обычаи земли нашей. Еще недавно один из
них, издавший свои записки