Как ни удивительно, но это в высшей степени пристрастное суждение за
полтораста лет никто не попытался опровергнуть, хотя среди читателей и
ценителей книги были люди, одаренные тонким художественным вкусом. Вообще надо
сказать, что изучение стиля и языка «Выбранных мест…» — это дело будущего,
когда у нас появятся исследователи, способные соотнести книгу Гоголя с
традицией святоотеческой литературы и высоким стилем русской философской поэзии
XVIII — XIX веков (образцы которой указаны самим Гоголем в статьях «О лиризме
наших поэтов», «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее
особенность» и неоконченном трактате «Учебная книга словесности для русскою
юношества»). Но достаточно просто непредубежденно вслушаться в музыку
гоголевского текста, чтобы понять полную несправедливость этих упреков.
Перечитайте последние три страницы «Светлого Воскресенья»: в этом шедевре прозы
сначала звучат редкие, глухие удары великопостного колокола, которые в конце
постепенно сменяются ликующим пасхальным благовестом.
«Зачем этот утративший значение праздник? Зачем он вновь приходит глуше и
глуше скликать в одну семью разошедшихся людей и, грустно окинувши всех, уходит
как незнакомый и чужой всем? <…> И непонятной тоской
уже загорелася земля; черствей и черствей становится жизнь; все мельчает и
мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая
с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже! пусто и
страшно становится в Твоем мире!
Отчего же русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует,
и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не
приходит ни к кому другому, кроме русского? Что значит в самом деле, что самый
праздник исчез, а видимые признаки его так ясно носятся по лицу земли нашей:
раздаются слова: «Христос Воскрес!» — и поцелуй, и всякий раз так же
торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гулят и
гудут по всей земле, точно как бы будят нас? Где носятся так очевидно призраки,
там недаром носятся; где будят, там разбудят. Не умирают те обычаи, которым
определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе. Померкают
временно, умирают в пустых и выветрившихся толпах, но воскресают с новой силой
в избранных, затем чтобы в сильнейшем свете от них разлиться по всему миру. Не
умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что
освящено Самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развозвестится
благоуханными устами святителей, вспыхнет померкнувшее — и праздник Светлого
Воскресенья воспразднуется, как следует, прежде у нас, чем у других
народов!»