Одним из самых трудных в жизни Гоголя был год 1845-й. Его письма этой поры
полны жалоб на ухудшающееся здоровье. Болезненность его усугублялась тем, что
он «хотел насильно заставить писать себя», тогда как душа его «была не готова»
к этому. «Я мучил себя, — признавался он в начале апреля этого года А. О.
Смирновой, — насиловал писать, страдал тяжким страданием, видя бессилие, и
несколько раз даже причинял себе болезнь таким принуждением и ничего не мог
сделать, и все выходило принужденно и дурно. И много, много раз тоска и даже
чуть-чуть не отчаяние овладевали мною от этой причины».
В январе-феврале 1845 года Гоголь — в Париже у графа А. П. Толстого. Об этом
времени он писал Н. М. Языкову: «Жил внутренне, как в монастыре, и, в прибавку
к тому, не пропустил почти ни одной обедни в нашей церкви». Такому образу жизни
соответствует и характер его занятий: он изучает чинопоследование Литургии
Иоанна Златоуста и Василия Великого на греческом языке, пользуясь библиотекой
настоятеля русской посольской церкви протоиерея отца Димитрия Вершинского,
который был глубоким знатоком святоотеческой письменности и публиковал свои
переводы в журнале «Христианское чтение».
Почти ежедневные посещения церковных служб создавали у Гоголя высокое
духовное настроение. В связи с этим он писал в конце февраля 1845 года А. О.
Смирновой, что «был сподоблен Богом и среди глупейших минут душевного состояния
вкусить небесные и сладкие минуты».
В Париже Гоголь приступает к работе над книгой о Божественной Литургии,
оставшейся незаконченной и увидевшей свет только после его смерти. Цель этого
духовно-просветительского труда, как ее определил Гоголь, — «показать, в какой
полноте и внутренней глубокой связи совершается наша Литургия, юношам и людям,
еще начинающим, еще мало ознакомленным с ее значением».
Однако стремление к пониманию сокровенного смысла Литургии возникло у Гоголя
не в это время, а гораздо раньше. Еще в 1842 году он писал матери: «…есть
много тайн во глубине души нашей, которых еще не открыл человек и которые могут
подарить ему чудные блаженства. Если вы почувствуете, что слово ваше нашло
доступ к сердцу страждущего душою, тогда идите с ним прямо в церковь и
выслушайте Божественную Литургию. Как прохладный лес среди палящих степей,
тогда примет его молитва под сень свою». Эта любовь к литургическому слову
вызревала постепенно и после нескольких лет заграничных странствий и душевных
тревог вылилась в желание передать другим накопленный опыт.
К весне — началу лета 1845 года болезнь Гоголя усиливается. О его тяжком
физическом и душевном состоянии свидетельствует православный священник,
духовник Жуковского отец Иоанн Базаров, в ту пору настоятель вновь учрежденной
домовой церкви в Висбадене. В апреле он получил от Гоголя, жившего тогда во
Франкфурте, записку: «Приезжайте ко мне причастить меня, я умираю». Отец Иоанн
застал его на ногах. На вопрос, почему он считает свое положение столь опасным,
Гоголь протянул руки и сказал: «Посмотрите! совсем холодные!» Однако священник
убедил его, что он вовсе не в таком состоянии, чтобы причащаться на дому, и
уговорил приехать в Висбаден говеть, что тот и исполнил. Будучи в доме
Базарова, в кабинете хозяина, Гоголь по своей всегдашней привычке рассматривал
его библиотеку. Увидев свои книги, он воскликнул чуть ли не с испугом: «Как! И
эти несчастные попали в вашу библиотеку!» «Это было именно то время, — поясняет
отец Иоанн, — когда он раскаивался во всем, что им было написано»