Работные люди выбирали себе топоры не спеша, каждый искал получше, чтобы не со щербиной, да потяжелее, да поухватистее.
— Поживее, братцы! — просил Егорша. — Эдак вам и до ночи не управиться…
Мужичок с круглыми глазами и бороденкой, торчащей вбок, ответил сердито:
— Чего поживее? У тебя вон шпага — тычься на здоровье, да еще нож, да пистолет. Поживее…
Работные люди, выбрав топоры, шли к точилу — точить жала. Иные здесь же тесали себе топорища поудобнее, другие насаживали топоры на долгие ручки, — получалось вроде алебарды, только поувесистее.
Кочнев хитро подмигнул на старого мастера, сказал:
— Топорик себе припрятал Иван Кононович, я видел, самый наилучший…
— Ври толще! — усмехнулся мастер.
— Да уж видел, видел, — смеялся Кочнев, — чего таиться от своих… Он им задаст — шведам, Иван Кононович наш, ох, задаст…
— И задам! — тоже посмеивался старик. — Почему не задать? Молодым был — нынче вспомню…
— А коли швед в тебя из пистолета, Кононыч, тогда как?
— А так, что я дожидаться не буду! Я его топором взгрею, он и побежит…
— Ой, не побежит?
— Ну, тогда зарублю!..
— Не дойдет он до вас! — сказал Егорша. — Не пустим. У нас на цитадели его так огреют, что завернет он обратно в свою землю…
Он попрощался с мастерами, сел на своего жеребчика, поехал в город. У кирки, с палашами наголо, со строгими лицами стояли матросы. Аггей сидел на ступенях, покуривал трубку. В полуоткрытую дверь сердито смотрел консул Мартус, ругался на Аггея, требовал воеводу. Аггей молчал, сидел к Мартусу спиною.
— Чего он? — спросил Егорша брата.
— Выпустить! — пыхтя трубкой, ответил Аггей. — Нет, теперь посидит, отдохнет…
Егорша спешился, сел рядом с братом, рассказал, что видел за длинный день. Аггей угрюмо молчал. На соборной колокольне опять ударили в набат, ударили у Параскевы, у Козьмы и Демьяна. Аггей выбил трубку о каблук, хмуро сказал:
— Проезжал давеча тут солдат Смирной, один на шанцах остался, всех шведы порубили… А Мехоношин, собака, удрал. Говорят, будто к воеводе в Холмогоры подался…
Егорша спросил с испугом:
— И Афанасия Петровича убили?
— Убили будто! — сказал Аггей.
Егорша тихонько охнул, встал. Аггей на него прикрикнул:
— Ты еще завой, лучше будет! Шпагу носишь, матросы на тебя смотрят…
Из двери кирки высунулся пастор, сказал, что хотел бы иметь беседу с достойным унтер-лейтенантом по секрету. Аггей поднялся, подошел к двери, с размаху втолкнул пастора в сени, захлопнул створку с лязгом.
— Еще стереги их, собак. Пушки в кирке в своей держат, народ!
У причала, возле крепостного карбаса Егорша увидел бабиньку Евдоху. Она стояла молча, смотрела на Двину, на отваливающие и приходящие суда. Егорша поздоровался, спросил, за каким делом вышла в такой день из дому. Бабинька ответила виноватым голосом: