— Что ж теперь будет, дядечка?
— А то, брат, будет, что зря ты со мной увязался.
— Не зря! — упрямо возразил Митенька. — Вы завсегда со мною в море хаживали, вот живым и возвращались. А пошли бы без меня — значит, худо…
Кормщик засмеялся, потрепал Митеньку по плечу.
— Молодец! По-твоему, выходит, что раз ты со мной — лиха нам не ждать…
Помолчали.
— А корабль большой! — сказал Митенька. — И другие тоже большие. Я все разглядел…
Рябов не ответил.
— Дядечка! — негромко позвал Митенька.
— Ну, дядечка?
— Я про то, дядечка, — для чего мы в море-то пошли?
— Я пошел, а ты за мной увязался! — ответил Рябов наставительно. — Выследил и увязался. Кто тебя звал? Ну-ка, скажи-ка, звал я тебя? Теперь вот на себя и пеняй!
— Дядечка, а для чего мы паруса сбросили? Может, и убегли бы от шведа?
— Да ведь они из пушки палили?
— Во-она! Палили, да не попали.
— Еще бы пальнули и попали.
— Не так-то просто…
— Просто, не просто! — с досадой сказал Рябов. — Все тебе рассуждать. Попались — значит, сиди теперь да помалкивай…
Под ногами вновь завозились крысы. Митенька вздрогнул, забрался повыше на канаты, оттуда спросил:
— Дядечка, а книжку теперь мне не отдадут?
Рябов усмехнулся:
— О чем вспомнил! О книжке! Еще как живыми отсюда вынемся…
— Мне без той книжки и не возвернуться в Архангельск! — вздохнул Митрий. — Иевлев Сильвестр Петрович дал; береги, говорит, пуще живота да учи денно и нощно, тогда пошлю тебя в навигацкое, на Москву…
— Далеко нам с тобою нынче, парень, до Москвы! — невесело сказал кормщик. — Дальше, чем с Груманта.
— Повесят нас? — быстро спросил Митенька.
— Ну, вот уж и повесят…
— Дединьку-то повесили. Я признал, то — Семен Григорьевич.
Рябов молчал.
— Нет, уж повесят! — убежденно произнес Митенька. — Забрали, цепи надели, как не повесить? Теперь повесят вскорости…
— А ежели повесят, тебе дорога прямая — в рай. Ты — молельщик! — сказал Рябов. — Там таких любят. Замолви и за меня словечко: дескать, удавили вместе, мужик был грешный, да я его отмолю… Тебе, брат, бояться нечего. Вот мне — хуже. Меня в ад — сковороды лизать горячие…
Митенька наверху всполошился.
— Тьфу, тьфу, для чего эдакие слова-то говорить?
— То-то что правду говорю…
Они опять замолчали надолго. Матросы за переборкой ругались, играя в кости. Было слышно, как с шорохом набегали волны, как пробили барабаны, как запел рожок, потом — горны. На всей эскадре откликнулись сигнальные барабаны.
— Дядечка, чего сейчас — утро али вечер? — спросил Митенька сонно.
— А нам не все едино? — ответил Рябов.
Потом за переборкой затихли — наверное, легли спать. Гремя цепью, Рябов поднялся, наклонился к Митеньке, сказал ему серьезно, со значением: