— Не велит господь наш поднимать меч, евангелием и святым крестом следует указывать путь истинный отступникам, ибо святое животворящее древо дает живот вечный, и сила его рассеет тьму в их сердцах.
Георгий не очень полагался на животворящее древо, но к советам католикоса он прислушивался, ибо война с Чиабером могла осложнить отношения с Византией. И, кроме того, большие заслуги Мамамзе перед царским престолом, его самоотверженная схватка с медведем и, наконец, весь облик могучего эристава — все это заставило царя отпустить Мамамзе невредимым в горы.
Звиад— спасалар хоть и был верующим, но врагов, сраженных силою креста, не видел ни разу и поэтому настойчиво твердил царю: не будет мира в эриставствах до тех пор, пока живы Мамамзе, Чиабер и Колонке-лидзе.
Католикос в ту субботу нарочно затянул вечерню, чтобы иметь отговорку перед царем: много, мол, скопилось поминок и затянулась вечерня, а в позднюю пору не хотел тебя беспокоить.
Церковная служба утомила католикоса. Он страдал болезнью сердца. У него опухали ноги. В конце службы ему сделалось дурно, и, не поддержи его вовремя мцхетский архиепископ, он,бы упал.
После вечерни католикос Мелхиседек в сопровождении друзей своей юности — монаха Гаиоза и настоятеля монастыря Стефаноза — направился к монастырю.
Он был убежден, что доверие паствы можно заслужить, если питаться и одеваться так, как питается и одевается паства, но что показываться народу следует реже, чтобы не примелькаться ему.
Вот почему он избегал выходов на храмовых праздниках, не появлялся во дворце во время больших приемов, когда приезжали послы иностранных держав или эриставы. Он никогда не посещал свадеб и пиров, устраиваемых владетельными азнаурами. Большинство из них он считал еретиками и святотатцами.
Выходя из церкви, Мелхиседек надевал на себя простую монашескую рясу из грубой шерсти. Ежедневную пищу он принимал в трапезной Стефаноза, на виду у других монахов и послушников, и ел только постные яства, преимущественно овощи.
В тот вечер он сидел за столом между монахом Гаиозом и настоятелем Стефанозом и ел деревянной ложкой чечевичную похлебку.
После дневного воздержания похлебка показалась ему вкусной; он попросил еще налить миску. Католикос поднес ложку ко рту, как вдруг совсем близко раздался чей-то голос:
— Здесь ли изволит быть католикос? Католикос шепнул Гаиозу:
— Не говори, что я здесь.
Но не успел старец Гаиоз встать, как царский духовник, растолкав толпу монахов и послушников, очутился за спиной католикоса. Низко сгибаясь, подошел он к Мелхиседеку и приник к его правой руке своими влажными, жирными губами. Затем, трепеща от подобострастия, отступил и доложил: