Возможно, прочитав все это, ваша милость задастся вопросом, что побудило меня признаться в содеянном, открыть Вам всю правду и назвать моих сообщников. Вы наверняка уже сочли, что я раскаялся в своих дурных поступках и теперь стремлюсь заслужить Ваше прощение. Это не так, и единственное, ради чего я пишу это письмо, — это жажда мести, одна-единственная страсть, которая у меня еще осталась. На этот раз это желание отомстить моим бывшим приятелям, которые теперь покушаются на мою жизнь».
Здесь чтение было прервано безуспешно сдерживаемым рыданием, вырвавшимся из груди доньи Луисы. Брат Эстебан поднял глаза от письма: губы бедной женщины предательски задрожали и она закрыла лицо руками, пытаясь скрыть свое волнение. Сикотепек же, раздраженный очередной остановкой чтеца, с укоризной бросал на него гневные взгляды. Брат Эстебан решил вначале закончить чтение, а затем попытаться утешить донью Луису. Итак, он продолжил:
«Преступление сблизило нас; так родилась наша дружба, которой, однако, скоро было суждено обратиться в свою противоположность. Я убежден, что совсем скоро мои бывшие приятели расправятся со мной. Если это случится, Вы станете моим мстителем, ибо, прочитав это письмо, Вы узнаете обо всем — и о гнусной измене, в которой все мы замешаны, и о том, кто повинен в моей гибели.
Вы, несомненно, исполните свой долг, и правосудие настигнет преступников, которые поплатятся не только за заговор против императора, но и за совершенное ими убийство своего брата во Христе, хотя христианин этот и сам был изрядным негодяем.
Но кроме покушения на мою жизнь, причины которого я изложу дальше, нужно рассказать и еще об одном преступлении. Мы трусливо и подло расправились с мирными индейцами из опасения, что наш заговор выйдет наружу. Ударами шпаг мы прикончили старого касика по имени Куаутекле и его сына, чье имя мне неизвестно, который подслушал наш разговор на одной из дорог. Тристан решил, что его необходимо убить, чтобы он не раскрыл наших планов. Чтобы скрыть истинную причину этого убийства, мы решили придать ему вид ограбления, ибо грабеж — преступление не столь тяжкое, как измена. Взяв ценности, мы отправились к Нарваэсу, который не принимал участия в этом деле: согласно Вашему распоряжению, он не имел права покидать Веракрус. Впрочем, он сумел прекрасно воспользоваться своим вынужденным пребыванием там и вел наблюдение за прибывающими и отходящими судами, чтобы вовремя сообщить Тристану о появлении интересующих нас кораблей.
Нарваэс жестоко упрекал нас за то, что мы по своей беспечности допустили такое осложнение. Он говорил, что мы должны быть осторожны, что нам не следует встречаться и беседовать о наших делах где попало, где кто угодно может нас услышать. Однако гнев его испарился, как только мы показали ему нашу добычу, захваченную в доме касика: пять искусно ограненных изумрудов, причем каждому была придана особая форма, и стоили они, должно быть, не менее ста тысяч дукатов. Он хотел было оставить их себе с тем, чтобы отослать своей жене, которая осталась на Кубе и, как говорят, очень горевала в разлуке с мужем. Однако этого мы ему не позволили».