Насколько обманчива внешность женщин!»
На другой день:
«Как дорого бы я дал, чтобы стереть из памяти лицо лежащего в гробу дедушки! Несколько лет назад, до того как он так сильно сдал, мне казалось, что его голубые глаза видят человека насквозь. Он был точен и строг в своих суждениях о людях. Даже после смерти его лицо продолжало внушать мне ужас. Меня преследует странное чувство, что он не ушел от нас. Ночью я сплю не больше двух-трех часов и просыпаюсь в холодном поту. Мне кажется, дедушка склоняется над моей кроватью и смотрит на меня».
Запись на следующий день:
«Сегодня вскрыто завещание. Оно оказалось таким, как мы думали. Ортанс не упомянута в завещании. Она, конечно, не присутствовала при чтении, но, вероятно, нашла предлог и справилась у адвоката, не оставил ли ей дедушка чего-нибудь… Но у нее не было времени запустить свои когти в дедушку. Теперь я понимаю, насколько точна была в оценке положения К.».
Следующие страницы дневника свидетельствовали о постепенном изменении, происходившем с Джорджем Кэдоттом. Одна запись гласила:
«Теперь я знаю, только искреннее раскаяние приносит успокоение мятущейся душе. Приятно чувствовать, что ты направил на путь истинный заблудшую душу.
Я независим в финансовом отношении и собираюсь посвятить мою жизнь искуплению».
Дальнейшие записи удостоверяли постепенное превращение Джорджа Кэдотта в психически больного.
Последняя запись гласила:
«Лоис сказала, что хочет развестись. Это конец».
Самолет приземлился в Рино. Сунув ключи Кэдотта в карман, а бумаги в портфель, я поехал в «Риверсайд-отель» и сдал дежурному на хранение портфель, а полученную квитанцию заложил за кожаную подкладку шляпы. Потом я вернулся в аэропорт. До моего обратного самолета оставалось несколько минут, и я позвонил Берте Кул.
— Что это тебя занесло в Рино? — спросила она.
— Прячусь, — ответил я.
— Ну так можешь вылезать на свет Божий, — возвестила она. — Скоро у тебя будут гости.
— Кто?
— Фишеры.
— Где?
— В Сан-Франциско. А ты где думал?
— Что-то случилось?
— Случилось все, что только могло случиться.
— Я пыталась дозвониться тебе в отель. Минерва получила письмо от того психа из Сан-Франциско и учинила Баркли допрос с пристрастием. Он, конечно, раскололся и, треща суставами, рассказал ей все. Они собираются лететь в Сан-Франциско повидаться с тобой.
— Когда?
— Они ушли из офиса час назад.
— Что за женщина миссис Фишер? — спросил я.
— Одна из тех добрых, многострадальных особ, которые всегда принимают на себя заботу о стариках, остаются дома ухаживать за папочкой, в то время как другие дочери выходят замуж. Таким женщинам всегда достается худшее, и они не жалуются на это. Они сами выбирают себе крест и терпеливо несут его. По-моему, она ни разу в жизни не вышла из себя.