- Нет, письма мы пока не обнаружили.
- Ну вот, видите. Но как же это все случилось, скажите, ради бога? Какой ужас, какой ужас...
Он нервно затягивается и стряхивает пепел в хрустальную пепельницу на столике. От его самоуверенности и снисходительности не осталось и следа. Он даже растерян, и ему требуется немало сил, чтобы снова взять себя в руки. Мое сообщение оглушило его.
Тем временем я очень коротко сообщаю об обстоятельствах гибели Веры. Когда я кончаю, Меншутин, уже придя в себя, безапелляционно объявляет:
- Это убийство. Уверяю вас. Посудите сами...
И он пускается в наивные, пустые, абсолютно дилетантские рассуждения, но с таким видом, будто он сообщает мне и растолковывает необычайно тонкие и глубокие умозаключения и вдобавок снисходительно поучает, как надо работать.
Есть, знаете, такой тип людей, который я, кстати, терпеть не могу. Они считают, что все знают лучше всех, что могут поучать кого угодно: врача как лечить, гидростроителя - как надо строить плотину и как не надо, режиссера - как ставить спектакль, летчика - как водить самолеты, писателя как надо писать книги, шахтера... Словом, кого угодно. Вот сейчас он поучает меня. И в отличие от всех других, которые могут послать его ко всем чертям с его советами и поучениями, я этого сделать не могу. Он мне нужен для моей работы, и я заставляю себя быть с ним терпеливым и вежливым.
Но, хотя и очень вежливо, я все же вынужден прервать поток его рассуждений и поучений.
- Простите, Станислав Христофорович, - говорю я. - Но не смогли бы вы мне охарактеризовать Веру?
- Веру? Пожалуйста, - охотно откликается Меншутин. - Это была чудесная девушка. Мягкая, добрая, спокойная. Мы с женой в ней души не чаяли. Свои-то, знаете, разлетелись.
- Вера бывала у вас дома?
- Да, да. Случалось.
- Какие-нибудь поручения?
- Не только. Иногда просто завозил ее на чашку чая. Лиза всегда была рада. Это моя супруга. Елизавета Михайловна. Так, знаете, по-семейному вечер коротали.
Загорелое, грубоватое лицо Меншутина с фатоватыми усиками и капризно оттопыренной нижней губой внезапно становится добрым и даже растроганным. Он, наверное, в общем-то, неплохой человек.
- Вера рассказывала вам о себе?
- Да, конечно.
- Она была замужем?
- Замужем?.. Нет. По-моему, нет, - Меншутин пожимает плечами. - Правда, она работала у меня всего два года. Может быть, до этого... Не знаю.
Действительно, я задал не очень удачный вопрос, скорее на него могла бы ответить Люба, а еще точнее - Полина Ивановна. А Меншутину откуда это знать. И я перехожу на более знакомую ему область: