В дальнюю даль отодвинулся вдруг темный угол, куда мне следовало забиться после отъезда Гжегожа и оплакивать свою долю. Какие слезы, когда меня ожидало столько приятных вещей: завтра телефонный разговор с Гжегожем, а потом та самая весенняя коллекция, к весне у меня обе ноги будут в порядке…
С трудом сдерживая нетерпение, ждала я звонка Гжегожа. И опять воспоминания… Сколько раз в прошлом приходилось мне вот так же ожидать, пока он позвонит, потому что сама звонить я не могла – к чему нарываться на Галиночку? А если уж срочно требовалось позвонить, я набирала номер его телефона и, когда он поднимал трубку, в двух словах излагала суть дела, после чего Гжегож вежливо отвечал: «Ошибка» – и клал трубку. В более сложных случаях он начинал уточнять номер, по которому я звоню, и тут всегда появлялась возможность вставить «нет» или «да», так что удавалось получить от него ответ. И я так привыкла к сложностям в общении с Гжегожем по телефону, что даже теперь старалась говорить с ним коротко и безлично, хотя и звонила ему на работу, а не домой. Все никак не решалась поднять трубку и позвонить первой, а когда наконец убедила себя, что времена изменились, и уже рука потянулась к трубке, Гжегож позвонил сам.
– Я тебе сказал, почему могу звонить только с работы? – спросил он.
– Нет, но я сама понимаю, наверняка в твоем доме несколько телефонных аппаратов и кузина в другой комнате может поднять трубку.
– Правильно. И жена тоже, у нее аппарат всегда под рукой стоит. Ну, значит, теперь понимаешь.
– Да я всегда понимала! А сейчас скажу тебе приятную вещь. Установлено, что действительно Спшенгель тогда сгорел в машине во время автокатастрофы. По документам он давно мертв. Ну как, доволен, что догадался?
– Еще бы!
– Но это еще не все. По всему выходит – погиб за несколько месяцев до смерти дядюшки. Мне очень нужна дата смерти дядюшки!
– У меня с собой все бумаги. Подожди секундочку, поищу.
Я всегда верила в Гжегожа, и он опять не обманул моих ожиданий. Правда, приезжая сейчас в Польшу, должен был бы эти документы захватить с собой, но тогда мы еще не все понимали. Гжегож признался, что только взрыв в моей прихожей заставил его со всей серьезностью взглянуть на это дело и угрожающую мне опасность, а до этого все мои страхи представлялись ему проблемой чисто теоретической и его больше интересовали практические контакты между нами.
Я на него не обижалась за это и претензий к нему не имела. Наши взаимоотношения… Да разве может быть что-либо важнее этого? Любая женщина, более того – любое человеческое существо должно обязательно, хоть раз в жизни, почувствовать себя желанным и дорогим, иначе в нем, этом существе, неизбежно разовьются комплексы и депрессии.