– Я пока еще не стал людоедом, – серьезно ответил Гжегож, но глаза его смеялись и было в них что-то такое, от чего счастье разлилось по мне от головы до пяток.
И неожиданно вспомнились мне другие глаза, всегда одинаковые, невыразительные. Лицо, на котором располагались эти глаза, выражало всевозможные чувства – нежность, интерес, веселье, осуждение, заботу, негодование и все на свете, а глаза всегда оставались одни и те же, не меняли выражения. Нет, я несправедлива, один раз мелькнуло в них выражение, вроде бы подернулись дымкой животной страсти. Никак не могла вспомнить, с чем это у меня ассоциировалось. Потом дошло – точно такое же выражение видела я у норки в момент вожделения в знакомом питомнике. Меня передернуло – ну точь-в-точь влюбленная норка, и даже ситуация сходная…
Воспоминание промелькнуло в доли секунды, но совсем изгнать его из памяти я не сумела, вцепилось в меня, как нетопырь в пещеру. Плохо различимый в темном углу, висит он и качается, и качается… Тьфу! Как хорошо, что рядом был Гжегож, вот он, близко, можно потрогать.
– Ну? – спросил Гжегож, как-то по-особенному вглядываясь мне в глаза. – О чем думаешь?
– Вспомнилось кое-что, но слишком долго говорить. Лучше давай опять вернемся к голове. А на десерт только сырок и больше ничего, никаких сладостей!
– Боюсь, в те стародавние времена я все-таки умудрился тебя недооценить, – признался Гжегож. – А может, просто случая не было. Ну ладно, вернемся. Согласен, я тоже думаю – письмо от нее. Погоди, может, на один из твоих вопросов мы сможем дать ответ уже сейчас. Ты как ехала? Медленно, быстро?
– Не знаю, я считаю – со средней скоростью, но моя машина любит сто сорок. Понимаю тебя, ведь я их догнала. Ни один нормальный человек не мог предположить, что во Вроцлав я поеду через Лодзь!
– Выходит, случайность. Значит, исключаются заранее запланированные действия. Зато не исключено, что именно встреча с тобой заставила их убить ту бабу.
– Ничего не скажешь, обрадовал ты меня.
– Не волнуйся, вряд ли в твоей истории найдутся еще поводы для радости.
– Нет худа без добра, может, тогда наконец потеряю аппетит, не придется худеть специально.
– Идиотка, зачем же тебе худеть?
…Идиотка… Сколько нежности в этом слове, сколько понимания, уж не любовь ли? Нет, я сейчас разревусь… Более искреннего признания мне не доводилось слышать. Зато сколько раз это же слово, сказанное другим и в других обстоятельствах, ранило душу сильнее, чем удар кинжалом в сердце! Сколько раз это слово буквально вдавливало меня в землю, как дорожный каток, сколько презрения и ненависти заключалось в нем… Оно буквально убивало человека.