Довольно безобидное замечание, которого, однако, было достаточно, чтобы разбить на куски хрупкое счастье Хорнблоуэра, погрузить во тьму ярко освещенную комнату, заставить гомон разговора, происходящего в комнате, превратиться в ушах Хорнблоуэра в завывания урагана, сквозь рев которого до него доносились слова Барбары:
– Капитан Коулмен был флаг-лейтенантом моего первого мужа, – сказала она.
У нее был первый муж, она была леди Лейтон. Хорнблоуэру почти удалось забыть про это. Контр-адмирал сэр Перси Лейтон погиб за Отечество, умер от ран, полученных в битве в бухте Росас, добрых тринадцать лет назад. Но Барбара была женой Лейтона, вдовой Лейтона. Она была женой Лейтона до того, как стала женой Хорнблоуэра. Мысли об этом почти никогда не приходили Хорнблоуэру в голову, однако, когда это случалось, он по-прежнему переживал приступ ревности, который, как он знал, лишает его рассудка. Всякое напоминание не только пробуждало в нем ревность, но во всей животрепещущей яви заставляло его пережить вновь то отчаяние, зависть, презрение к себе, которые он чувствовал в те дни. Он ощущал себя совершенно несчастным человеком тогда, и это делало его столь же несчастным теперь. Он больше не являлся выдающимся мореплавателем, завершающим блестящий период своей карьеры. Он был жалким влюбленным, заслуживающим презрения даже с точки зрения его собственного уничижительного отношения к себе. Он снова почувствовал все мучения, связанные с беспредельным, и в то же время неудовлетворенным желанием, смешанные с ревностью, испытываемой в данный момент.
Хау ждал ответа на свою реплику, и Хорнблоуэр выдавил из себя фразу, которая в большей или меньшей степени могла сойти за ответ. Хау ушел, и Хорнблоуэр обнаружил, что взгляд его против воли устремлен на Барбару. У нее уже была готова улыбка для него, он улыбнулся в ответ, понимая, что улыбка эта получилась вымученной, кривой и безжизненной, словно гримаса на лице мертвеца. Он видел, как на ее лице появилось озабоченное выражение: ему было известно, что она моментально улавливает его настроение, и это еще более ухудшало положение. Эта бессердечная женщина, говорившая о своем первом муже, не знала о его чувстве ревности, и не должна даже заподозрить о его существовании. Хорнблоуэра можно было сейчас сравнить с человеком, сошедшим внезапно с твердого грунта в трясину неопределенности, грозившую поглотить его.
В комнату вошел капитан Найвит – грубоватый и седой, облаченный в голубой широкополый сюртук с непритязательными медными пуговицами. К моменту, когда он приблизился к Хорнблоуэру, тому лишь с трудом удалось вспомнить, что это капитан ямайского пакетбота.