Затем его можно будет убить.
— Нет, нет! Не убивай его! — просил спутник великана. Очевидно, он знал великана лучше, чем прочие. — Цивилитас!
Великан не стал преследовать беглеца.
— Как думаешь, какой вергельд был бы назначен за него? — спросил великан у своего спутника, глядя вслед спотыкающемуся беглецу.
— В Империи не назначают вергельд, — ответил спутник.
— И все же вряд ли он был бы большим, — решил великан.
Обычай вергельда существовал у многих народов — так назывался штраф за убийство человека, и он в примитивном смысле служил, как это ни парадоксально, способом снижения количества драк и убийств. Никому нельзя было убивать безнаказанно — убийце следовало приготовиться платить штраф за свою жертву его семье или родственникам. За каждого убитого назначался отдельный вергельд в зависимости от происхождения, положения в обществе и состояния. За простолюдина назначали меньший вергельд, чем, , скажем, за почтенного члена знатного рода. Но если знатный человек убивал простолюдина, он должен был заплатить вергельд согласно своему проступку. Вергельд уплачивали деньгами, скотом и так далее. Вергельд не только служил защитой, ибо при нем убийство не оставалось безнаказанным, но, что еще важнее, препятствовал отмщению, от которого иногда погибали целые семьи и кланы, постепенно вступающие в длительную вражду. Вся эти проблема разрешилась с появлением вергельда. Конечно, его утверждение дало некоторые преимущества богачам, которые могли с легкостью заплатить вергельд, но даже им, как известно, было непросто расстаться со своими конями или овцами.
— Цивилитас! — мягко проговорил спутник великана.
— Да, цивилитас, — ответил тот.
Слово «цивилитас» символизировало и снисхождение, и милосердие, и разумный отказ от жестокости. Разве не цивилитас сделал Империю Империей? Разве он не стал подарком Империи другим планетам — он явил истинное оправдание их существованию, дал им самое драгоценное — право жить? Не будь этого многогранного слова, «цивилитас», что смогло бы сдержать легионы и чиновничью свору, корабли, когорты и оружие; разве само оно не искупило захватничество и алчность, свирепость, ярость, эксплуатацию и жестокость? Вот слава и величие Империи — «цивилитас», как учил брат Вениамин, который, в общем-то, не был горячим сторонником Империи. Под выражением «цивилитас» понималось очень многое, гораздо большее, чем казалось на первый взгляд. Его значение нельзя было определить точно, подобно тому, как нельзя полностью объяснить, что такое «друг» или «любовь». Но отчасти под этим словом понимали единство надежд, скрытых в выражениях «равновесие», «порядок», «соответствие», «гармония», «закон», «цивилизация». Можно считать, что это слово отделяло мир от войны, справедливость от коварства, просвещенность от невежества, цивилизацию от варварского образа жизни. Это