Маневский настоял на своем: фамилия обер-аудитора среди перечня заместителей командира значилась в приказе второй.
Когда эскадра вступила в бой с главными силами противника, старший артиллерист «Мономаха» лейтенант Нозиков приблизился к командиру:
– Разрешите, Владимир Александрович, открыть огонь по «Идзуми». Он является для нас самой подходящей целью. Расстояние до него не очень большое.
Командир Попов возразил:
– Как же мы можем начать стрельбу, если на это не было сигнала адмирала? Нам потом влетит за самовольность.
– Адмирал больше и не будет поднимать сигналя, так как вся эскадра уже сражается.
Командир упорствовал, Нозиков доказывал:
– Кстати, наступил удобный случай разрядить наши шестидюймовые орудия.
С такими доводами командир наконец согласился. Но лейтенант Нозиков обратился к нему с новой просьбой:
– Разрешите мне управлять огнем с верхнего мостика.
– Согласно морскому уставу, вы должны находиться во время сражения в боевой рубке.
– Я знаю это, но в то же время полагаю, что вы согласитесь со мною, если учтете, что из боевой рубки открыта лишь одна треть горизонта. Впереди фок-мачта и клетки с курами. Справа и слева – минные катеры, баркасы и опять клетки с курами. Позади – дымовая труба, ростры, грот-мачта с большой площадкой для прожекторов, катеры, вельботы, шестерки, висящие на шлюпбалках, и опять клетки с курами. При таких условиях я не могу корректировать стрельбу, не видя падений своих снарядов. Командир нехотя протянул:
– Вы всегда что-нибудь придумываете вопреки уставу. Ну, хорошо, находитесь на верхнем мостике. Только почаще докладывайте мне о результатах стрельбы.
До «Идзуми» измерили расстояние, проверили его пристрелкой. И только после этого открыли огонь всем правым бортом по неприятельскому крейсеру. В ответ полетели снаряды и со стороны противника.
Достаточно хлопнуть в ладоши, чтобы любую птицу привести в нервное состояние. А здесь бухали свои пушки, разрывались вокруг судна неприятельские снаряды. С курами началась истерика. Им никогда не приходилось переживать такого грохота. Они неистово кричали и в безумном порыве скрыться куда-нибудь от ужаса беспрестанно подпрыгивали, ударялись о крыши своего жилья, падали друг на друга, опрокидывались, размахивали крыльями и бились, как в судорогах. От клеток летели перья, носившиеся над палубой судна, словно большие хлопья снега. Шум крыльев и гомон птичьих голосов вместе с раскатами орудийных выстрелов заглушали командование начальства. Нельзя было разобрать слов. Офицеры и матросы, находившиеся на мостиках, на все лады проклинали кур: