Перелистывая страницу за страницей, Александр Борисович старался на каждой выловить ключевое слово для общего понимания. И скоро понял, что примерно первую треть составляли воспоминания в чистом виде. Это были фрагменты пережитого за пять лет заключения. Около года под следствием и остальное – на пересылке и уже на зоне, в мордовской колонии. Включая момент освобождения, вернее, обмена.
Тут, конечно, имелись любопытные наблюдения. Но о них потом. Кстати, вся эта часть написана уже в Штатах. А воспоминания подобного рода обладают характерной особенностью: в них, в отличие от дневниковых ежедневных записей, отсутствуют малозначительные, частные детали. Больше обобщений, упор, в общем, на главное, наконец, уже продуманные оценки, лишенные сиюминутных эмоций.
Это хорошо, с одной стороны – для изучающего биографию сразу выстраивается четкая картина. Но с другой – исчезают, казалось бы, малозначительные детали, которые, скажем, ему, следователю, помогли бы самому разобраться в хитросплетениях эмигрантской деятельности того же Красновского и выяснить причины, по которым тот стал вдруг неугоден тем людям, которые боролись именно за его освобождение и выезд за границу. Нашли бы в тех же лагерях фигуру, возможно, и позначительней! Ну а поскольку боролись, охотно предоставили все визы и виды на жительство, обеспечили работой, что не так и просто, значит, знали, во что вкладывали капиталы и какие дивиденды могут получить. И вот именно эта сторона больше всего интересовала Турецкого. Вечный вопрос следователя: почему был благополучным человеком, а стал вдруг трупом?
Александр Борисович перешел ко второй части текста. Благо и глаз привык, немного адаптировался, стало легче разбирать профессорские каракули. Так величали Красновского представители американского посольства в Москве, находившиеся возле огромного «боинга», ожидавшего приказа, или разрешения, на взлет. Дело происходило во Внукове, в стороне от аэровокзала. На летном поле стояло несколько автомашин. В одной прибыли американские представители разных посольских служб и держали связь с Нью-Йорком, где возле советского Ил-62 находилась примерно такая же компания. Только там вместо «господина профессора» сидел наверняка в таком же закрытом микроавтобусе «господин полковник». Вот и вся разница. И еще там были представители советского посольства, а здесь, как сказано выше, наоборот.
Была теплая весна восьмидесятого года. До международных конфликтов тоже было далеко. И Леонид Ильич чувствовал себя довольно сносно. Отношения со Штатами развивались, как всем представлялось, поступательно в сторону смягчения.