– Почему? – снова спросил Наумов.
– При нынешней технике я могу на ваших глазах сварганить любую компрометирующую да хоть бы и вас бумажку. И это все прекрасно знают. А вот оригинал – у вас. И больше ни у кого другого.
– Ну хорошо, – довольно улыбнулся генерал. – Кофе допит, беседа душу согрела, пора гостю и честь знать. Я ухожу от вас с самыми лучшими чувствами, Константин Дмитриевич. Не сочтите за подхалимаж, но я не был уверен, что дело разрешится так скоро и ко всеобщей пользе. Поэтому не слукавлю, если передам благодарность и от имени первого лица, если позволите. – Он поднялся, сложив папочку и сунув ее в карман своего генеральского, сшитого у отличного портного мундира. – Александр Борисович, а ты не проводишь меня до машины? Вы разрешите, Константин Дмитриевич?
– Ну разумеется, – добродушно и гостеприимно напутствовал их Меркулов, провожая аж до дверей приемной, на виду у нескольких сотрудников прокуратуры, ожидавших приема и почтительно поднявшихся при виде Наумова. Он, проходя, кивал им, ласкового пожатия руки удостоил рдеющую Клавдию, тепло еще раз попрощался с Меркуловым.
Пошли к выходу. Телохранитель, повинуясь жесту, несколько поотстал.
– Слушай, скажи мне честно, – негромко сказал Наумов наклонившему к нему голову Турецкому. – Только без бабских этих… Почему вы именно мне решили передать документы? А не в госбезопасность, к примеру? Только ли по той причине, о которой ты сказал там?
– А я сразу, едва мы встретились тогда в отеле, разложил для себя по полочкам интересы присутствующих. И ваш мне почему-то показался самым истинным. Ну а позже – подтвердилось.
– Сами догадались или посоветовал кто?
– Интересное дело! – хмыкнул Турецкий. – А с кем бы вы рискнули по такому делу советоваться?
– Ну… в общем, ты прав, конечно… А в Питере, я тебе скажу, ты добавил кой-кому головной боли! Девки-то хоть ничего?
– Григорий Севастьянович! – Турецкий вскинул руки.
– Молоток! Но вы, когда будете дела оформлять, для суда уже, мой совет, эту, как ее…
– Косенкову?
– Вот-вот. Уберите ее из дела. И тут, как ты сам понимаешь, не только этические соображения…
– Естественно.
– Хорошая, говоришь, баба?
– Вид усталый. По-моему, заездили ее совсем местные мастера. А ведь алмаз дорогого стоит! Не понимают…
– Тем более уберите. Она, как ты говоришь, упоминается в дневниках, да?
Турецкий ничего даже и близко не говорил, но понял, что Наумов конечно же читал уворованный дневник и вот так, исподволь, дает об этом знать. И еще – в развернувшейся игре он является первым лицом. И это тоже следовало твердо усвоить Турецкому. Такого ранга люди просто так ни на что не намекают.