Далеко ехать Агеев не собирался. Прямо тут же, неподалеку, в Кунцевском парке, за санаторием, знал он укромное местечко, где можно было и машину поставить, и в небольшом логу, почти рядом с пешеходной дорожкой, спокойно посидеть, побеседовать по душам. Придерживая чужую душу время от времени жесткой хваткой, чтоб сдуру не отлетела. Чужая душа – не своя, понятно? По темноте народу в парке уже не было. А демонстрировать свое лицо этому мерзавцу Филя вовсе не собирался. Да и разговор будет нешумный. Если этот кричать не захочет. Ну а… тут извини, сам окажешься виноват.
Он хорошо видел в темноте, можно сказать, привычно. Поэтому, прибыв на место, выволок борова из машины, стащил в ложок и, сняв с Вована штаны, завел ему руки за спину и привязал сзади к осинке, даже при полном безветрии шелестящей мелкой своей листвой. После этого Филя вернулся к машине, достал из бардачка магнитофон, а из разоренной аптечки другой шприц. Спустившись, посветил себе зажигалкой и всадил иглу Вовану в ляжку. Сел рядом, ожидая реакции.
Наконец он услышал нечто вроде бульканья. Вован, кажется, начал приходить в себя. И первым делом обмочился. Нормальное дело. Первыми же словами его были «где» и «чего». Даже не вопросы, а как бы утверждение. Филипп тоже оживился.
– Очухался? Орать не советую, а то хлебало скотчем заделаю. Слушай меня, говнюк, и отвечай. Ты за что человека убил?
– Пошел ты… – с трудом выдохнул Вован. Ему было очень неудобно сидеть в такой позе.
– Сейчас я тебе буду харакири делать. Глаз вынимать. И уши возьму на память. Понял, Вован?
– Ты кто? – прохрипел тот.
– Вот, логично мыслишь. Говори, кто тебе приказал человека мочить?
– Он сам полез…
– Врешь, Вован. А вот Гарик твой уже сознался. Не понравилось ему, когда прут этот в задницу вставляют. Стал прощения просить. Говорил, что больше никогда не будет. Только ведь врет, верно?
– Развяжи, гад, убью!
– Нет, больше ты никого убивать не будешь, Вован. Не сможешь. Ты теперь, Вован, умолять меня станешь, чтоб я тебя хоть и инвалидом, но живым оставил. А у меня чего-то нет желания отпускать тебя. – И Филя несильным, коротким ударом в голый живот заставил того утробно крякнуть. И если б только. Вован вообще не сдержался… и изо рта его вместе со рвотой полилась грубая матерщина.
– Давай, давай, Вован, – поощрил Филя, – вон уже и обгадился! Не бойся, я штаны с тебя загодя снял, действуй. Что, не хочешь? А придется, Вован, ты в собственном дерьме захлебнешься.
– С… су… сука… – выдавил «шкаф» с трудом.
– Опять ты за свое! Нехороший ты человек, Вован. Не надо бы тебе такому жить дальше. Никакой от тебя пользы, один сплошной вред. Ну ладно, давай начнем…