Это будет моя работа, мой след, мое существо. Моя единственная цель в жизни в эти последние месяцы. Но я до сих пор не могу понять, верю я Кингсли или нет. Даже после всего, что было. В тот день, в самом конце, тихо-тихо, едва различимым шепотом, он рассказал мне о том, что будет – что должно быть, – когда он соберет вместе все сто осколков. Волшебство. Единственное волшебство, как он это назвал. Волшебство воплотившейся грезы.
Когда исчезают границы…
* * *
Мы съехали на обочину. Остановились под неудобным углом, в опасной близости от потока машин, но нам было уже все равно. Павлин сидел на траве, обхватив голову руками. Мы с Тапело стояли, прислонившись к машине, и смотрели на него, не зная, что делать. Хендерсон нервно расхаживала взад-вперед, что-то бурчала себе под нос. А потом подошла к Павлину.
– Ты, блин, мудак. Что с тобой?
– Ничего. Просто устал.
– Устал?! Да ты нас едва не убил.
– Но не убил же, – сказала Тапело. – Все с нами нормально.
– А тебе, собственно, что за дело?
– Что мне за дело? Я еду с вами в одной машине. Я тоже едва не убилась, но ведь не убилась же. Все обошлось. Все хорошо.
Хендерсон отвернулась от нее.
– Павлин, – сказала она.
– Что?
– Может, примешь «Просвет»?
– Нет.
– Нет?
– Еще рано.
Он зачем-то достал из-за пояса пистолет, и теперь он висел у него на пальце. – Ладно, – сказала Хендерсон. – Как хочешь. Павлин промолчал.
Хендерсон оглядела дорогу, поток машин, и в ее глазах отразился весь долгий путь, который нам еще предстояло проделать. А потом она повернулась ко мне, и я увидела эту даль в ее взгляде.
– Ладно, уговорили, – сказала она. – Пусть девчонка садится за руль.
* * *
Дорога изгибалась по дну узкой долины, где с двух сторон были холмы, а на вершинах холмов стояли радиоантенны – трещали помехами, искрили синим светом. Павлин крутил ручку настройки, пытаясь поймать хоть какую-то станцию. Сигнал проходил, но искаженный. Звук, заглушённый помехами. Едва различимый шепот в эфире. Мы ехали сквозь синие искры; сквозь мгновения, треск, свист и шепот. Сквозь россыпь рассеянной информации, обрывки песен, молитв, колыбельных, человеческий голос, плач. А потом, в самом конце диапазона, Павлин нашел станцию с четким и чистым сигналом.
– Ага, нормально, – сказала Тапело. – «Радио Просвет».
Это была сложная математическая фигура, превращенная в подобие мелодии. Формы радиоволн. Тихая, медленная пульсация по всему спектру.
– Да ну его на фиг, – сказал Павлин.
– Нет. Оставь.
– Лучше поищи музыку, – сказала Хендерсон. – Что-нибудь громкое и убойное.
– Где я тебе поищу? – отозвался Павлин. – Ничего не работает.