Отчаянный вопль с опозданием вторгся в немое пространство:
— Бруно! Спаси ее, Бруно! Умоляю…
Изломанное тело под балконом. Мятый бархат плаща, разметались каштановые волосы, восковая бледность щек. Нелепый, ярко-алый блик на белой плитке. Все слишком красиво, слишком театрально, как на полотне модного живописца. Все — слишком.
Фигура сбита влет.
Дама? Двойник? — неясно…
Над женщиной, одетой в мужской костюм, над Дамой или Двойником, кем бы она ни была, склонился Маг. Сиреневая, сумеречная тяжесть мантии скрадывает телосложение духовидца, делает массивным и величественным. Рядом — Лорд; эхо крика окутывает его голову сверкающим нимбом. Лорд тонет в блеске: сияют драгоценные пуговицы камзола, сияют зубчатые шпоры на высоких сапогах, сияет золото волос с большой примесью серебра на висках. На шаг позади Лорда хмурит брови низкорослый Рыцарь: он словно родился в гвардейском мундире, темно-синем с галунами. Во всяком случае, воображение бессильно представить Рыцаря в цивильном. Мальчишка-Паж у входа…
Вещунья, в чьем теле заперта Анри, поворачивает голову-и вигилла больше не видит Пажа у башни.
Фигуры на позициях.
Эндшпиль.
Вечный эндшпиль с предсказуемым исходом.
А вокруг крохотного оазиса Цитадели, вокруг последних цветных фигур, оставшихся на доске, смыкался черно-белый кокон намоленной святыни. Не в силах заставить Вещунью оглядеться, не взглядом, но ясновиденьем сивиллы, умноженным на талант мантиссы, Анри различала, что творится за стенами, обступившими еще живой омфалос Хендрики Землич.
Свет и Тьма, Добро и Зло, Черное и Белое — эй, кто еще! идеалы-идолы, все сюда! — сошлись в непримиримой битве.
Два чистых начала сладострастно топтали друг друга: говорят, так случилось в белой ночи хаоса, до первой зари времен. Здесь не было места компромиссам и соглашениям, сдачам на почетных условиях и выплатам контрибуций, перемириям и парламентерам. Никогда светозарный белларум не сядет за стол переговоров с гнусным мортифером! Никогда могучая либитиния не найдет общий язык со светлейшим альбасанктусом! Война, война до победного конца, которому не наступить вовеки, а значит — вечный бой, как смысл существования.
Людям в идеальном противостоянии места не оставалось.
Над Цитаделью сходились два крыла: воронье крыло мрака, кишащее исчадиями ада, — и голубиное крыло света, снежного пламени, где проступали благородные силуэты воителей. Еще чуть-чуть, десяток лишних оборотов белки в колесе — и они сойдутся. Молот опустится на наковальню, превратив горсть цветных стеклышек в прах.
Впервые Анри ощутила, что чувствует диббук, запертый в чужом теле, добавочная, «меньшая» душа. Ты можешь только наблюдать, в бессилии кусая губы. Впрочем, нет, даже этого ты не можешь: губы тебе не повинуются. Тебя держат на кухне, как нищего, не пуская в гостиную. Знает ли хозяйка дома о нищем, подозревает ли о его присутствии — жуй корку хлеба, странник, и благодари за милость.