Свинья неожиданно резво припустилась по лунной дорожке, услужливо расстеленной щербатым светилом — и в считанные секунды скрылась из виду.
«Волки сожрут, — мелькнуло в Ингиной голове, еще тяжелой от сна. — Или это она их сожрет... вон, какая здоровенная...»
Махнув рукой на удравшую скотину, Инга почувствовала, что хочет пить. Будить хозяев она постеснялась и принялась оглядываться по сторонам в поисках водной колонки или чего- нибудь в этом роде. В двадцати шагах от себя она обнаружила некое подобие рукомойника, чьи металлические бока глянцево отражали лунный свет.
Инга спустилась с невысокого крылечка, сделала шаг, другой — и охнула, припадая на колено и хватаясь за рассеченную ступню. Рядом, наполовину утонув в земле, рукоятью вверх торчал нож.
Нож. Простой кухонный нож, каким удобно резать хлеб или чистить картошку.
Инга боязливо тронула рукоять. Тонкий металл лезвия спружинил, и нож закачался причудливым цветком, сомкнувшим лепестки на ночь. Вдоль блестящего лезвия протянулась быстро темнеющая полоска — Ингина кровь.
Порез оказался неглубоким. Инга потерла его ладонью и обнаружила поодаль еще один вбитый в землю нож. Охотничий, с широким мощным клинком и хищным желобом кровостока. Рядом с ним, отступив на два локтя, возвышался тесак для резки мяса — будто суровый ржавеющий патриарх подле молодого бойца, пришедшего на смену.
Минуты через три Инга насчитала двенадцать ножей, семь из которых образовывали неправильный круг метров двух с половиной в диаметре, а остальные пять торчали внутри этого круга в кажущемся беспорядке.
— Клумба... — вслух сказала Инга. Слово прозвучало громко и глупо, и ножи насмешливо блеснули в ответ. Двор внезапно стал опасно- чужим, воздух уплотнился, приобретая горький пьянящий привкус; и противоестественная клумба слабо завибрировала в звенящих потоках, льющихся с неба.
Луна крутнулась волчком и брызнула пудрой во все стороны. «...другие ножи не годятся. Другие ножи — неженки, и пугаются крови. Наши — как лед. Входя, они отыскивают самое жаркое место и там остаются. Рыбаки, что победнее, ночью ловят при свете, который отбрасывают эти лезвия...»
Сознание само рождало вперемешку незнакомые и знакомые слова, они пахли полынью, ночью и страхом; и на удивление не оставалось ни сил, ни времени. Ничего не оставалось.
«...черные ангелы стелют снежную пряжу по скалам, сизые лезвия крыльев — сталь с альбасетским закалом... семь воплей, семь ран багряных, семь диких маков махровых разбили тусклые луны...»
Инга попятилась, закусив губу, прикипев взглядом к двенадцати ножам, растущим из под-земли; с трудом дохромав до флигеля, она захлопнула за собой дверь и ничком бросилась на проснувшуюся и зазвеневшую сетку кровати.