Мэнсфилд-парк (Остин) - страница 97

— Но найти исполнителя для Анхельта ничуть не трудно, — прибавил он. — Стоит только сказать слово — и можно выбирать с пристрастием. Я прямо сейчас могу назвать по меньшей мере шестерых молодых людей не далее чем в шести милях от нас, которые жаждут быть принятыми в нашем обществе, и один-двое таковы, что никак нас не посрамят. На любого из Оливеров или на Чарлза Мэдокса я не побоялся бы положиться. Том Оливер очень толковый малый, а Чарлз Мэдокс человек на редкость воспитанный, так что завтра рано поутру я проедусь верхом в Сток и с кем-нибудь из них условлюсь.

Он говорил, а Мария тем временем опасливо посматривала на Эдмунда, ожидая, что он сейчас воспротивится подобному расширению их замысла, идущего вразрез со всеми их торжественными заверениями; но Эдмунд молчал. Мисс Крофорд на миг задумалась, потом спокойно ответила:

— Что до меня, я не стану возражать ни против чего, что вам всем кажется подходящим. Я кого-нибудь из этих джентльменов видела? Ах да, мистер Чарлз Мэдокс однажды обедал у сестры, не правда ли. Генри? Такой с виду тихий молодой человек. Да, я его помню. Если можно, обратитесь, пожалуйста, к нему, это будет не так неприятно, как иметь дело с совсем незнакомым человеком.

Выбор остановили на Чарлзе Мэдоксе. Том повторил, что намерен отправиться к нему завтра рано поутру; и хотя Джулия, которая во все это время едва ли проронила хоть слово, язвительно заметила, глянув сперва на Марию, а после на Эдмунда, что «мэнсфилдский спектакль до крайности взбудоражит всю округу», Эдмунд все еще хранил молчание, и его чувства выражались лишь в непреклонной серьезности.

— Я не в таком радужном свете вижу наш спектакль, — вполголоса молвила мисс Крофорд, наклонясь к Фанни. — И могу сказать мистеру Мэдоксу, что до того, как мы станем вместе репетировать, я несколько сокращу его роль и основательно сокращу свою. Играть с ним пренеприятно, совсем не то, что я ожидала.

Как ни старалась мисс Крофорд, ей не удалось уговорить Фанни и вправду забыть, что произошло. Когда вечер подошел к концу, она легла в постель, полная мыслями об этом, не в силах успокоиться от ошеломившего ее нападения кузена Тома, столь прилюдного и упорного, подавленная суровым осуждением и упреками тетушки. Так вот оказаться средоточием всеобщего внимания, узнать, что это еще только прелюдия к чему-то куда более неприятному, выслушать требование, чтоб она сделала нечто совсем невозможное — стала играть на сцене, — а затем и обвинение в упрямстве и неблагодарности, усиленное намеком на ее зависимое положение, — все это было слишком мучительно, и, оставшись одна, Фанни вспоминала обо всем почти с тою же болью, да еще прибавился ужас перед завтрашним днем, когда может последовать продолженье, которое уж вовсе неизвестно к чему приведет. Мисс Крофорд защитила ее только на то время, пока была рядом; а если, когда они окажутся лишь среди своих, Том и Мария опять станут ее просить, со всей присущей им властной настойчивостью, а Эдмунда как раз не будет дома, — что ж ей тогда делать? Она уснула, так и не найдя ответа на этот вопрос, и, когда наутро проснулась, он оставался все таким же неразрешимым. Белая комнатушка под крышей, что оставалась ее спаленкой с того первого дня, когда она вошла в эту семью, не могла подсказать какой-либо ответ, и, едва одевшись, она пошла искать спасенья в другой комнате, более просторной, где можно было походить и подумать и где она уже несколько времени была почти что хозяйкою. Прежде то была их классная; она носила это название, пока сестры Бертрам не запретили так ее называть, и до недавних пор была жилою комнатою. Здесь жила мисс Ли, и здесь, не считая последних трех лет, когда она уехала от своих подросших воспитанниц, они читали, писали, болтали, смеялись. Комната осталась без употребленья и одно время пустовала, никто в ней не бывал, кроме Фанни, когда она навещала свои комнатные растения или ей требовалась какая-нибудь из книг, которые по недостатку места в ее каморке наверху она, радуясь такой возможности, по-прежнему держала здесь; но постепенно, когда необходимость в этой более удобной комнате становилась острей, Фанни присоединила ее к своим владениям, проводила в ней многие часы; и, не встречая никакой помехи, освоилась тут столь бесхитростно и естественно, что теперь уже все числили эту комнату за нею. Восточная комната, как ее называли с тех самых пор, когда Марии Бертрам исполнилось шестнадцать, теперь считалась Фанниной почти так же безусловно, как белая спаленка; была она такая крохотная, что Фанни имела все основания пользоваться другою комнатой, и оттого кузины, чьи покои несравненно ее превосходили, как того требовало их чувство собственного превосходства, вполне это одобрили; а тетушка Норрис, поставив условием, чтоб для одной Фанни там никогда не топили, поворчав, согласилась, чтоб она пользовалась тем, что никому другому не надобно, однако же иной раз говорила о сей милости так, будто речь идет о самой что ни на есть лучшей комнате в доме.