— Дедушка, — начал я, — лишь очень немногие в этом мире могут рассуждать так же мудро, как ты. Все же остальные подчиняются самому простому правилу — выжить, чего бы это ни стоило. Постарайся понять и их. Вот, например, я. Маленький Большой Человек…
— Что ты, сын! — в ужасе перебил меня Старая Шкура. — Никогда нельзя произносить свое имя вслух. Его может украсть злой дух, и человек останется безымянным.
Я извинился и хотел продолжить свою мысль, но вождь зевнул, заявив, что устал и хочет спать.
На следующее утро я нашел Старую Шкуру у ручья, где он принимал ледяную ванну. Выйдя из воды и завернувшись в одеяло, вождь сказал мне:
— Сын, сегодня мне нужно забраться повыше и сделать нечто важное. Ты проводишь меня?
Он даже отказался завтракать, из чего я сделал вывод, что предстоящее дело священного свойства. И, хотя на меня его пост не распространялся, я предпочел не гневить краснокожих богов и тоже отправился на голодный желудок.
Через несколько часов пути вверх я пожалел о своем опрометчивом решении, поскольку выбранное вождем место оказалось самым высоким в округе холмом, даже не холмом, а самой настоящей горой. К полудню мы проделали лишь половину пути. Я еще не совсем оправился от ран, и мне приходилось несладко, поскольку по мере подъема дышать становилось заметно труднее.
Старая Шкура карабкался наверх с чисто юношеским упорством, и, когда мы достигли очередного уступа, я совершенно выбился из сил. Но вождь даже не присел и нетерпеливо сказал мне:
— Давай, сын, не время отдыхать.
К вечеру мы добрались наконец до вершины. Вокруг высились горные хребты, внизу на скалистых площадках резвились горные бараны, перепрыгивая через ужасающего вида трещины. Огромное солнце висело низко над горизонтом, словно наколотое на угольно-черный пик высоченной горы. Никогда еще я не видел такого огромного и чистого неба. Оно было нежно-голубым, словно купол собора, выточенный из единого сапфира. И оно не имело границ, охватывая собой весь видимый мир.
При виде этого гигантского круга вселенной у меня закружилась голова. Я стоял в центре мироздания, где любые вопросы теряли свой смысл, поскольку ответ был один: все так, а не иначе, и другого не дано. Война, мир, Мокрая Трава, боль, страдание, белые, краснокожие — лишь пустые слова. Слова, не имеющие отношения к Вечности.
Я повернулся к Старой Шкуре, желая сказать ему, что я понял, зачем он привел меня сюда, но вождь, не слушая, шагнул к самому краю скалистого выступа и поднял руки над головой, ладонями к умирающему солнцу. Красное одеяло упало с его плеч, и старая морщинистая кожа словно засветилась изнутри. Коротко взмахнув руками, он крикнул: