Через мгновение я пришел в себя, но острый кончик его ножа уже надрезал мне кожу над правым ухом и медленно продвигался к затылку. Я дернулся от боли, и нож царапнул по кости. Ну и отвратительный же это был скрежет, доложу я вам, от него у меня по всему телу пробежала дрожь и замерла где-то в районе промежности.
Теперь пару слов о моих волосах. Они, конечно же, отросли с тех пор, как я попал к шайенам, но все равно были много короче тех, что носят индейские мальчишки. Мои к тому же чем-то напоминали колючую проволоку: еще месяц, и я бы выглядел не как белый и не как индеец, не как парень и не как девчонка, а как брюхо козла, которого протащили этим самым брюхом по свежему навозу, причем с сохранением запаха и цвета. Кстати о цвете, чем дольше волосы не моешь, тем темнее они становятся, а жир разных съеденных мною животных придал им еще и легкий зеленоватый оттенок. Это оттого, что я расчесывал их пятерней, отбрасывая назад всякий раз, как они лезли мне в глаза.
Так вот, тот кроу, удивленный, видимо, непривычной для урожденного шайена длиной волос, на секунду замешкался.
Эта пауза в скальпировании отвлекла меня от слепящей боли. Голова гудела так, словно с нее снимали не кожу, а спиливали всю макушку, в ухо натекла горячая кровь… Я не мог скинуть с себя врага, никакого оружия у меня не было… Маленький Медведь, как я успел заметить, валялся бездыханным на песке, остальные шайены сейчас в засаде и помочь не смогут, а если я подниму шум, это насторожит весь вражеский лагерь и приведет лишь к смерти моих друзей. И тут я с потрясающей ясностью, какая бывает разве что перед смертью, осознал, зачем Старая Шкура рассказывал нам, мальчишкам, о том, как Маленький Человек в одиночку воевал со снейками. Он знал, что рано или поздно это пригодится каждому из нас. И теперь я просто не мог позволить какому-то там кроу так обращаться с Человеком!
Я весь напрягся и стиснул зубы.
— Назестаэ! — прошипел я, что означало: «Я — шайен!»
Уверяю вас, это произвело ничуть не меньше впечатления, чем если бы я издал громогласный боевой клич, чего, по приведенным выше соображениям, делать было никак нельзя.
И знаете что случилось? Кроу отдернул нож, сел на корточки и в изумлении прикрыл свой рот ладонью левой руки. Думаете, я его испугал? Ничуть не бывало. Он даже не понял, что я сказал, ведь кроу и шайены говорят на разных наречиях. Все гораздо проще: возясь с моим скальпом, он случайно стер с моего лба черную краску, сделанную из сажи и бизоньего жира, и теперь на нем сияла широкая белая полоса. Справившись с удивлением, кроу обратился ко мне по-английски: