Я взглянул на мать. По напряженному выражению лица дяди можно было понять, что она опять стонет. Я очень плохо помнил те времена, когда мама наслаждалась жизнью — смеялась, играла со мной, строила для меня крепости из деревянных поленьев. Тогда отец воевал вместе с армией верховного короля.
Надоеда смотрела на опускавшийся в могилу гроб широко раскрытыми глазами. Когда Дарах положил ей руку на плечо, она вздрогнула.
Я подумал о брате, который, желая отделаться от жестокости отца, бросил все и сбежал из дома.
Заберет ли тебя за то, что ты сделал с собственной семьей, подземное чудовище? — мысленно обращался я к покойнику.
Но скорее всего боги простили отца, потому что он был Хурогом. Из-под земли никто не явился за ним, зря Дарах так опасался этого.
Я спустился вниз, набрал в руку земли и бросил в яму.
Там и оставайся! — кричала моя истерзанная душа.
Меня мучила жгучая злость. Если бы отец был другим человеком, то сейчас рядом со мной находился бы младший брат, который помог бы мне в управлении Хурогом. И мать могла бы взять на себя часть обязанностей — ведение хозяйства, организацию работ в полях. Тогда и я не был бы сейчас наполовину безумным, а по моим щекам не текли бы слезы.
Я единственный плакал на этих похоронах. И, наверное, был единственным, кто скорбел. Но скорбел я не по покойнику, которого закапывали в землю.
— А мой дядя знает о тебе? — спросил я у Орега, который сидел на моей кровати, прислонившись спиной к стене.
Мой красивый костюм висел в шкафу. На мне были старые, пропитанные потом одежды — в них я каждый вечер ходил на тренировки с солдатами Синей Гвардии. Даже похороны отца не могли помешать моим занятиям.
Я сидел у камина на табурете и точил обувной нож.
— Нет, — ответил Орег, закрыв глаза. Его лицо выглядело безмятежным и умиротворенным. — Твой отец никогда никому не рассказывал больше, чем следовало.
Я принялся нагревать лезвие ножа над огнем. По всей вероятности, оно несколько изогнулось, хотя этого не было видно. В противном случае нож давно заострился бы — я корпел над ним вот уже минут двадцать.
Накалив лезвие, я нагнулся, достал из сумки с инструментом ремень для правки и приступил к работе.
Орег открыл глаза.
— Сегодня вечером к твоему дяде приходил один человек.
— Надсмотрщик с поля.
Я кивнул, давая ему понять, что знаю об этом.
— Колдун твоего дяди питался не лучше, чем старина Редкая Бородка.
Я уже понял, что Орегу не нравится Лисленг. Он часто называл его «самовлюбленный служака».
— Следующей осенью люди будут вынуждены голодать, — продолжил Орег.