— Слышите?
— Да, гуси, — кивнул Мжельский.
— А знаете, что кричат они, улетая в теплые страны?
— Вы можете перевести с птичьего?
— Легко. Каждый из них кричит вот что: «Прощай, матушка Русь, к теплу потащусь, к весне возвращусь!» Этим доказывается, что ваша творческая манера далека от реализма. Будь наша природа такой, как вы ее изображаете, — пояснил Иван Дмитриевич, — они кричали бы что-нибудь совсем другое.
Через четверть часа он опять был возле дома с табачной лавкой внизу. На этот раз дверь открыла прислуга, и она же провела его в кабинет Довгайло.
— Извините, хочу еще кое о чем спросить. — Иван Дмитриевич подошел к изображению одного из висевших на стене добрых, по утверждению хозяина, людоедов, окруженного стаей зверей и птиц самого гнусного облика. — Кто это?
— Все тот же Бег-Дзе, или Чжамсаран, только в другой своей ипостаси.
— А звери?
— Его спутники, члены его свиты. Ваш интерес имеет какое-то отношение к смерти Николая Евгеньевича?
— Минуточку. Почему именно эти звери?
— Это те животные, что питаются падалью. Стервятники, лисы, гиены. Они пожирают тела мангысов и прочих врагов буддизма, с которыми расправляется Чжамсаран.
— Вот эти двое, — Иван Дмитриевич указал на огненно-красных псов, мимоходом замеченных в прошлый визит. — Они кто?
— Лисы, вероятно, раз они красные.
— Нет-нет, лисицы вон там, слева. Это, по-моему, собаки.
— Не исключено. В Монголии есть псы-трупоеды.
— Но почему они красные?
— Таков канон. А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, Петр Францевич, что перед смертью Каменский почему-то боялся красных собак. Нет ли здесь какой-то связи?
— Не думаю. Хотя я не психиатр.,
— Может быть, он потому их боялся, что у него были основания считать себя врагом буддизма?
— Не говорите глупостей! — рассердился Довгайло и вдруг побледнел, сообразив, очевидно, что не такая уж это и глупость.
Когда Иван Дмитриевич вернулся в Сыскное отделение, писари уже разошлись, но Константинов и Валетко были на месте. Он щелкнул пальцами и вскоре получил стакан крепчайшего чая с неизменным пряником. Никому просто в голову не приходило предложить ему к чаю булочку или еще что-нибудь сдобное. На службе он твердо следовал правилу, гласившему: для пользы дела начальник должен, во-первых, иметь привычки, а во-вторых, никогда их не менять, иначе ни в чем порядка не будет. На этом прянике, как на замковом камне, держалась твердыня русского сыска.
— Насчет Зайцева, — сказал Валетко, подавая сахарницу. — Паспорт вы мне вчера велели проверить, так он, Иван Дмитриевич, фальшивый, печать поддельная. Затем насчет Тургенева. Он сейчас в Петербурге, вот адрес.