«Жизнь без Берты – угольно-черная жизнь, бесцветная – кронциркули – шкалы – мраморные надгробные камни – все решено, раз и навсегда – я буду здесь – вы всегда сможете меня здесь найти – всегда! Прямо здесь, на этом самом месте, с этим врачебным саквояжем, в этой одежде, и это лицо, которое день за днем будет все темнее и мрачнее».
Брейер сделал глубокий вдох. Он уже немного успокоился и вернулся на стул. «Жизнь без Берты? – Что еще? – Я ученый, а наука бесцветна. В науке можно только работать, не стоит пытаться жить ею. Мне нужны чудеса. Вот что Берта значит для меня, страсть и волшебство. Жизнь без страсти – кто бы вынес такую жизнь? – Его глаза внезапно распахнулись: – А вы смогли бы? Кто-нибудь смог?»
«Пожалуйста, „прочистите дымоход“ на предмет страсти и жизни», – подтолкнул его Ницше.
«Одна из моих пациенток – повивальная бабка, – продолжал Брейер. – Она старая, высохшая, морщинистая, одинокая. Сердце барахлит. Но она так страстно любит жизнь. Однажды я спросил у нее, откуда берется эта страсть. Она ответила, что причина тому – момент между тем, как поднимаешь в воздух молчащего новорожденного, и тем, как шлепаешь его, чтобы он задышал. Она сказала, что причастность к этому моменту, к этой тайне, разделяющей существование и забвение, обновляет ее».
«А вы, Йозеф?»
«Я как эта повивальная бабка! Я хочу приблизиться к тайне. Моя страсть к Берте неестественна, она сверхъестественна, я знаю это, но мне нужна магия. Я не могу жить черно-белой жизнью».
«Всем нам нужна страсть, Йозеф, – отозвался Ницше. – Страсть дионисиев – это и есть жизнь. Но разве страсть непременно должна быть волшебной и унизительной? Разве не можем мы найти способ стать хозяином страсти?
Я хочу рассказать вам о буддийском монахе, которого я встретил в прошлом году в Энгадине. Он живет очень просто. Половину времени, когда он бодрствует, он проводит в медитации и может не общаться ни с кем неделями. Его пища проста, он ест один раз в день, ест то, что ему подают, случается, только яблоко. Он медитирует на это яблоко, пока оно не станет хрустящим взрывом цвета и сока. К концу дня он страстно мечтает о своей еде. То есть, Йозеф, мы не должны отказываться от страсти. Но мы должны изменить обстоятельства страсти».
Брейер кивнул.
«Продолжайте, – поторопил его Ницше. – „Чистите дымоходы“ о Берте – что она значит для вас».
Брейер закрыл глаза: «Я вижу, как убегаю с ней. Убегаю прочь. Берта – это избавление, побег. Чреватый опасностями побег!»
«То есть?»
«Берта – это опасность. Пока я не знал ее, я жил по правилам. Теперь я проверяю на прочность границы этих правил, – может, именно об этом говорила эта повивальная бабка. Я думаю о том, чтобы разрушить свою жизнь, пожертвовать карьерой, изменить жене, потерять семью, эмигрировать, начать новую жизнь с Бертой. – Брейер легонько стукнул себя по голове. – Идиот! Идиот! Я знаю, что никогда не сделаю этого!»