«А что это за камешки? Как я вижу, здесь множество памятников безо всяких камешков».
«Это старинный еврейский обычай – просто знак почтения к покойному, знак памяти»^
«Знак для кого? Простите меня, Йозеф, если я перехожу грани дозволенного».
Брейер засунул руку за воротник и ослабил узел галстука: «Нет, все в порядке. На самом деле вы задаете такие же бунтарские иконоборнические вопросы, Фридрих. Как странно смущенно поеживаться по той же причине, по которой ты всегда заставлял ежиться других! Но ответить мне нечего. Я оставляю эти камешки ни для кого. Не для показухи – чтобы остальные видели. У меня нет родственников, никто, кроме меня, не приходит на эту могилу. Не из-за предрассудков или страха. И, разумеется, не в качестве залога за последующее вознаграждение: с самого детства мне казалось, что жизнь – это вспышка между двумя абсолютно идентичными пустотами, темнотой до рождения и темнотой после смерти».
«Жизнь – вспышка в пустоте. Хороший образ, Йозеф. Тогда не кажется ли тебе странным, что мы постоянно думаем о второй и никогда не задумываемся о первой?»
Брейер с пониманием кивнул и через какое-то время продолжил: «Но камешки. Вы спросили, кому я их оставляю. В конце концов, что я теряю? Это маленький камешек, небольшое усилие».
«И небольшой вопрос тоже, Йозеф. Я задал его только для того, чтобы обдумать значительно более важный вопрос!»
«Какой вопрос?»
«Почему вы никогда не рассказывали мне, что вашу мать тоже звали Берта!»
Брейер никак не ожидал такого вопроса. Он повернулся к Ницше: «А зачем? Я никогда не думал об этом. Я никогда не говорил вам, что мою старшую дочь тоже зовут Берта. Это не имеет никакого отношения к делу. Как я уже говорил, моя мать умерла, когда мне было три года, и я не помню ее».
«Сознательно - нет, – поправил Ницше. – Но большинство воспоминаний хранятся в подсознании. Вы, разумеется, видели книгу Хартмана «Философия бессознательного»^ Ее можно найти в любом книжном магазине».
Брейер кивнул: «Я хорошо знаю эту книгу. Мы много часов обсуждали эту книгу с моей компанией».
«В этой книге чувствуется почерк истинного гения, – но не автора, а издателя. Сам Хартман всего лишь философ-подмастерье, который просто взял и присвоил мысли Гете, Шопенгауэра и Шеллинга. Но его издателю, Дункеру, я говорю «браво!» - и Ницше подбросил свою зеленую шляпу в воздух. – Этот человек знает, как подсунуть эту книгу каждому читателю Европы. И это в девятом издании! Овербек говорил, что было продано более ста тысяч экземпляров! Можете себе представить? А я буду благодарен, даже если хотя бы одна из моих книг разойдется в двухстах экземплярах!» – Он вздохнул и вернул шляпу на место.