Кристина меня не разочаровала.
— Я не говорю про обычных мужчин, дурочки, — расхохоталась она, — речь идет только о первосортных. Каких в этом мире можно по пальцам пересчитать. Самые сливки, конечно, заняты — разными выскочками типа Клаудии Шиффер или Николь Кидман. Но и нам, простым красавицам, есть чем поживиться.
— Хорошо, пусть они любят молодых и красивых, — неугомонная Настасья попробовала подойти с другой стороны, — но, например, мы с Мирой внешне мало чем отличаемся от двадцатипятилетних девчонок. Я могу соврать, что мне двадцать пять, и это сойдет мне с рук. Мы замечательно сохранились, никаких морщин.
Мне пришлось даже отвернуться, чтобы уберечь себя от сканирующего недоброго взгляда Кристины, подмечающего каждую неопрятную родинку, каждый невыщипанный волосок, каждую черточку, забытую строгим временем на моем лице.
— Так и есть, — вкрадчиво улыбнувшись, согласилась она, — но на обмане отношений не построишь. И пусть сейчас ты выглядишь хорошо, но через пару лет обязательно начнутся проблемы. Сначала вдруг выяснится, что ты больше не можешь выскочить из дома просто так, без тонального крема.
Потом тебе захочется силиконовую грудь. Потом твой мужчина наконец заметит, что в сравнении с девушками его друзей ты выглядишь как кляча, главное хобби которой — неумеренное пожирание соевых батончиков. Потом ты колешь «Ботокс». Ну а потом начинается самое ужасное.
— Морщины? — ахнула Настасья.
— Нет, материнский инстинкт, — утробно хохотнула Кристина, которая с каждой минутой становилась мне все менее приятна, — на кой крутому мужику нужна женщина с такими проблемами?
— Сколько же лет тебе? — оборвала ее я, пока Настасья осмысливала информацию.
— Двадцать четыре, — самодовольно ответила она, — самый шоколад. А вам, девочки?
Она и так знала верный ответ, поэтому мы с Настасьей затравленно промолчали. Несмотря на то что еще и года не прошло, как я познакомилась с Настей, но я уже могла похвастаться, что знаю ее как облупленную. Причина не в том, что ее сущность была прозрачна, как мелководная речка, а в том, что мы с ней были удивительно, почти по-родственному похожи. Правда, идентичность проявляла себя лишь в генеральной жизненной позиции. Мы обе были убежденными гедонистками. Сильнейшей нашей эмоцией была немедленная жажда жизни. Мы были духовными Гаргантюа, мы желали пожирать новые впечатления пригоршнями, залпом пить эмоции, хватать приключения охапками. Все это не мешало нам оставаться разными в мелочах. Самым главным нашим различием являлось отношении к религии, называемой «культ собственного тела». Настасья была ее убежденным адептом.