«А всех дел горше есть блуд: всяк бо грех проче тела есть, а блудем свое тело осквернити, тоя бо скверны! Аще муж от жены блядеть…»
Испугался Неждан — не ожидал такого — ко лбу деньгу приложив, вылетел из чулана. С той поры не приставал боле к Ульянке — облизывался только да работой гноил…
Посмотрел в окно Ставр-боярин, допив вино, бокал на стол поставил. Дверь распахнув, высунулся:
— Митря!
— Тута, батюшка!
— Дверь прикрой, шильник!
Ставр понизил голос:
— После обеда пойдешь в Кремль, в приказной палате сыщешь дьяка Стефана Бородатого, отдашь ему вот это… — боярин снял с пальца серебряный перстень, — скажешь — забыл-де, обедая. Еще скажешь — пускай государю напомнит про шпыня одного новгородского, что полоняником почетным у господина Силантия живет. Дескать, зело вреден полоняник тот да колдун, сказывают, как бы не навредил государю… Чуешь, про кого речь?
— Про собаку бешену!
— Пусть так. Ежели встретишь вдруг собаку ту….
— Нож острый в сердце!
Ставр стукнул рукой по столу:
— Молчи, дурень! Нож… Хорошо бы, конечно. Но не сейчас, позже. Нельзя на Москве его живота лишать — государь московский строго-настрого приказал придержать покуда. Ежели ножиком — сразу догадаются, кто… Тут хитрей надо. Ладно… Ежели встретишь, сразу ко мне — докладывай… А там ужо посмотрим. Уразумел?
Митря поклонился низехонько:
— Уразумел, батюшка-боярин!
— Ну, в путь тогда.
Ужом болотным, в армячишке неприметном сереньком, выскользнул Митря со двора на Неглинной. С лодочниками на вымоле сторговался — чрез реку переправился за мзду малую…
Ставр-боярин походил по горнице, потянулся, зевнул сладко. Да в покои спальные отправился. Сам хозяин, Неждан, впереди бежал угодливо, светил свечечкой — темновато было в покоях-то, оконца узенькие ставенками кленовыми заперты. Темно. Дак и на что в спальне светлость-то надобна?
Поклонился Неждан, свечку на лавке оставив, вышел. Постелю направить Ульянку-девку к гостю прислал.
Вошла Ульянка — черна коса, глазки голубеньки. Лицо белое, ресницы длинны, кверху загнуты. Рубаха белая да сарафан синий, тонкий. Под сарафаном — тело молодое, девичье, сладкое. Как нагнулась — захолонуло сердце у Ставра. Подошел сзади, за плечи обнял:
— Благодарствую за постелю, девица!
Ульянку от ласки такой в жар бросило. Вырвавшись, унеслась прочь из спальни, ногами босыми топая. Посмотрел ей вослед боярин, засмеялся. А посмеявшись, на постелю улегся, задумался, ус покусывая. Хороша хозяйская девка. Задрожала верхняя губа у боярина…
Посольский дьяк Федор Курицын встретил Олега Иваныча приветливо. Наслышан уж был о знатном пленнике. Не родом своим знатным — а известностью да дружбой со многими людьми, на Москве важными. С Иваном Костромичом, сыном боярским, с Товарковым, тоже боярином и тоже Иваном, с Силантием Ржой — служилым человеком воинским, с Алексеем-стригольником, из Новгорода в Москву переехавшим. Не запросто так переехавшим — по приглашению государя великого. Нравилась Ивану Васильевичу идея стригольничья — от лишней землицы церковь избавить — и кто знает, что за мысли роились в главе его царственной? Митрополит Филипп шибко переживал из-за того, да побаивался государю перечить.