Они не обратили на рыболовов никакого внимания, хотя река здесь не особенно широка. Тундровые мыши двигались сомкнутым строем. Задние напирали на передних, теснили их, даже пытались взобраться им на спины.
Можно было не сомневаться в том, что где-нибудь из-за скал высовываются настороженные острые ушки и поблескивают бусинки внимательных черных глаз. Где пеструшки, там и песцы!
Песцы следом за пеструшками уходили обратно в тундру…
Петр Арианович подробно записал в дневник о своей встрече с пеструшками, чуть пониже записи об очередном оползне. Оба факта были связаны между собой.
Да, все живое уходило из котловины! Только люди оставались здесь, прикованные к горам какими-то невидимыми цепями, и Петр Арианович не мог разорвать эти цепи.
Нужна была помощь великой, могучей, новой России, которая сейчас называлась СССР. Только оттуда, с юга, из-за перевалов, со стороны тундры могло прийти спасение!
Но оно не шло.
С тем большим упорством пытался Ветлугин связаться с Россией. Каждую весну он посылал уже не по одному письму в древесном «конверте», а по пять-шесть писем, в которых кратко излагал суть событий.
Ответа на письма не было.
Иногда Петру Ариановичу казалось, что он никогда не выберется из «заколдованного» леса и погибнет здесь вместе с населяющими котловину «детьми солнца».
Но ведь записи его найдут? Рано или поздно русские путешественники придут в горы Бырранга и наткнутся на остатки оазиса.
Что ж, и в горах Бырранга он, Ветлугин, был на посту. Он выполнит свой долг до конца. Сделает все, что в его силах: будет продолжать изучение диковинного мирка, куда его забросила судьба, и суммирует свои многолетние наблюдения для науки.
«Лишь бы мои наблюдения сохранились, дошли, — записывал в дневник Петр Арианович. — Пусть другой русский ученый продолжит историю обитателей котловины. Он будет трудиться в более благоприятной для научной работы обстановке — в уютном кабинете, с окнами, завешенными тяжелыми шторами, у лампы под зеленым абажуром, за столом, заваленным толстыми справочниками…»
Весь Петр Арианович был в этих строках!
«Мне достаточно, — продолжал он, — если имя мое будет упомянуто где-нибудь в сноске, в комментариях, в списке источников. В этом мое честолюбие. Для меня важно, чтобы труд мой не пропал даром. Важно, чтобы о найденном оазисе, а также о „детях солнца“ узнала отечественная наука. Ведь это часть истории моей родины, мысль о славе и благоденствии которой всегда поддерживала и поддерживает меня в моих несчастьях.
Слава — солнце мертвых? Нет, по-честному, не думаю о славе. Жизнь — это движение, развитие, и в науке это видно наиболее ясно. Тянется в веках длинная, нескончаемо длинная цепь, и я лишь одно из звеньев цепи.