Сержант ухватил сосуд и, даже не разбирая, что, собственно, там, приложился к нему. Живительная влага, освежая пересохшее горло, бурной струей хлынула в желудок.
Оторвав от себя опустевший кувшин, Михаэль осторожно взглянул на старшего.
– Видишь, мил человек, жить и здесь можно. Если, конечно, есть немного здесь, – вожак похлопал себя по карману, – и здесь, – он провел рукой по голове. – Отхожая там… – пальцем показал он, – иди, а то еще разорвет. Мне около себя еще только вони не хватало.
Оправившись, “золотой” вернулся на место, стараясь по дороге никому ничего не отдавить. Устроившись поудобней, он взглянул на Черепа.
– Почему ты называешь меня “солдатиком”?
– А как тебя называть? Или я таки ошибся? – усмехнулся каторжник. – Не бери в голову, приятель. В былые времена я неплохо разбирался в людях. Мне все равно, как ты назовешься. Если ты умный человек, то своего настоящего имени никогда не скажешь. И это правильно. Сегодня мне понравилось, как ты вел себя, и больше ничего. Редко кто может устоять перед… обаянием нашего жеребца. Завтра мы разойдемся своими дорогами, и неизвестно, пересекутся ли наши пути снова. А сегодня ночью, как и завтра, и до тех пор, пока мы не окажемся на свободе, ты гость мой и этих уютных стен. Итак, как нам называть тебя, человек?
– Когда я начинал свою армейскую карьеру, друзья называли меня Филином, – опустил голову Михаэль. – Это из-за того, что у меня… я… спал плохо, ну и из караулов… постоянно не вылазил…
– Бывает, – усмехнулся Череп, – чего только в этой жизни не бывает.
– Слышь… Филин! – толкнул его второй приближенный безносого. – А ты часом не из “золотых” будешь, а? Ну, что под последним Гиером ходили.
– Из них… – сглотнул сержант, соображая, к чему может привести дальнейший разговор, – только это уже давно было… – Ему вдруг стало удивительно легко и спокойно. Захотелось растянуться прямо здесь, на этих проеденных мышами и молью шкурах, и… Он счастливо рассмеялся.
– Само, отстань от человека, – остепенил своего Череп и повернулся к Михаэлю вплотную: – Твое прошлое – это твое прошлое. Сейчас ты один из тех, кого завтра здесь уже может и не быть. Отдыхай.
– Кирка, дружок, позови-ка сюда нашего лошадиного друга. Да поосторожней, не тревожь народ лишний раз… – каторжник с грустью взглянул на дно опустевшего кувшина, – для кого-то из них эта ночь будет последней.
Череп старался не смотреть в глаза советника тайных дел. Редко кто мог выдержать прямой взгляд Вирбахта и тем более, глядя в эти пустые, отдающие мертвечиной глаза, солгать.
В свою очередь, Вирбахт в который раз пытался понять человека, сидящего напротив него. Ему было за пятьдесят. Двадцать лет каторги, из них пять – на галерах. Судья ночного мира. Именно его приглашают разрешать споры и раздоры среди тех, кто живет по своим законам, не подчиняясь законам людским. Руки по локоть в крови, грабеж, вымогательства, пытки. Приговорен к смерти в двух королевствах грани. Любящий отец, добрый сосед, вставший грудью на защиту людишек, когда пьяная солдатня устроила погром в квартале нищих. И он же буквально на следующий день собственноручно вырезал почти весь торговый караван, отказавшийся платить ему дань. И ни одного свидетеля! Но это был он! Он! Вирбахт в этом даже не сомневался.