Нишец подошел к одному пожилому фельдфебелю, носившему нашивки, как и он, еще за Крит и за Нарвик.
— Ну как? — спросил.
Фельдфебель (это старая-то гвардия!) разочарованно махнул рукой и ничего не ответил. А через минуту, не раньше, тихо сказал:
— На этот раз — все кончено… капут! По окопу проносили раненного в живот обер-лейтенанта. Он мотал головой, бредил:
— …Танки… Зачем?.. Где фаустпатроны?.. Бегом, марш!.. Жанна, подойди ко мне… Жа-а-анна!..
Иногда, приходя в себя, офицер тяжело стонал, умоляя солдат поставить носилки на землю. Но земли не было, и зловонная торфяная жижа заливала обер-лейтенанта; снова уползал по ходам сообщения его предсмертный стон:
— Жанна, где ты?.. Подойди ко мне, Жа-анна…
Франц Яунзен положил свой шмайсер рядом с автоматом ефрейтора, сказал как можно бодрее:
— Слушай, Пауль, если не выберемся на берег Западной Лицы, мы потеряем весь плацдарм. Говорят, что в устье Титовки русские сбросили десанты и теперь там наши отступают тоже… Нам надо быть героями!
Размахивая длинноствольным пистолетом, по траншее быстро прошел инструктор по национал-социалистскому воспитанию Хорст фон Герделер. Оберст только что прилетел из Лапландии и, не успев даже принять в Парккина-отеле ванну, был сразу же послан к месту разыгравшегося сражения. Ему многое было еще неясно, но он не снижал присущего ему воинственного пафоса.
— Готовиться к контратаке! — выкрикивал он. — Брать больше гранат. Мы должны выбить русских с наших позиций и сбросить их обратно в Лицу!..
Раненые, показалось Нишецу, застонали сильнее. В траншеях началась какая-то непонятная суета. Где-то хлопнул одиночный выстрел. Какой-то егерь, переживший весь ужас отступления от Западной Лицы, не стал ждать атаки.
— Отошел в сторону, будто опорожнить желудок, — взволнованно рассказывал Яунзен, — а сам вставил себе дуло в рот и… Ты понимаешь, Пауль?..
Среди егерей появилось несколько эсэсовцев. Они стучали кулаками в спины солдат и, смеясь пьяным смехом, говорили:
— Мы сами поведем вас в атаку. Ничего страшного: пуля в рот — глотайте, а в лоб — сама отскочит!..
Вслед эсэсовцам ползла ядовитая приглушенная ругань.
«Ты сам проглоти, сволочь, — злобно думал Нишец. — А я-то уже наглотался».
— Ахтунг! — раздалась отрывистая команда, которую передавали из окопа в окоп.
Офицеры стиснули зубами мундштуки свистков и засвистели все одновременно — оглушительно и резко.
Пауль Нишец в общей суматохе выбрался из окопа и сразу же лег, прижатый к земле сильным огнем русских пулеметов. Оглядевшись, он увидел, что лежит не только он. Многие даже не решились переползти через бруствер. Атака захлебнулась в самом начале. Это было ясно всем, и каждый поспешил снова вернуться в окоп.