Какой-то солдат, потерявший во время боя шапку, натягивал на уши воротник шинели, жаловался:
— Вот ведь что делают сволочи: не мытьем, так катаньем хотят нас отсюда вытурить.
— Ничего, — ответил Платов, — теперь уже скоро…
И когда грохот обвала затих, в небе пробилась золотая жилка солнца, осветив усталые лица солдат. Начинался новый день; «черный монтаг» — черный понедельник — так назвали гитлеровцы этот день, когда им после падения хребта Муста-Тунтури пришлось отдать русским войскам все, что ценою страшных потерь они сумели захватить за три года войны в Заполярье. Но солнце светило, и вопреки огню и дыму день начинался (черный — для них, светлый — для нас), день 10 октября 1944 года.
Лапландская армия была рассечена, и в прорыв устремились русские танки. Платов сидел на броне одной из машин, мчавшихся по дороге, когда навстречу танкам вышли, махая руками и подкидывая шапки, какие-то люди с оружием. Это были десантники, высадившиеся ночью на вражеском побережье, и среди них Платов увидел Мордвинова. Лейтенант дружески стащил аскольдовца с машины, прокопченные лица улыбались ему. Платов кого-то обнимал, радостно хлопал по спине.
— Здравствуй, здравствуй, — говорил Мордвинов, — ну, теперь и Печенга не за горами.
Солдат в распахнутом полушубке, стараясь перекрыть гул моторов и человеческих голосов, все время кричал, стуча прикладом по мерзлой полярной земле:
— Товарищи!.. Да послушайте же меня… Ведь мы сейчас стоим на дороге… Тише, товарищи, дайте сказать!.. На дороге, которая ведет в древнюю Печенгу… Урра-а!..
»Смерть егерям!»
Низкий, полуобвалившийся от близкого взрыва потолок землянки подпирает неоструганная балка; из ее щелей выступает золотая пахучая смола. Загаженная болотистая земля сыро чавкает под ногами. Со стен капает вода, почти неслышно осыпается песок.
Лица егерей скрыты во тьме, растворены в тенях подземного жилья, и только лишь изредка вырывается из мрака чей-нибудь лоб, сверкают белки глаз да холодно отсвечивает оружие. Зато сидящий посередине землянки солдат виден всем. Придвинув лицо к незастекленной горелке самодельной лампы, он читает вслух, и его торопливое дыхание тихо колеблет язычок пламени.
— «Немецкие солдаты, — шевелит солдат губами, обескровленными войной, — крах фашистской Германии неизбежен. Своим сопротивлением, во имя которого гитлеровские генералы заставляют вас проливать кровь, вы только отдаляете день военного поражения, но не можете избежать его. Подумайте о своих детях и женах, которым приходится жить на пепелищах разрушенных городов, голодать и мерзнуть. Ваши матери, родившие вас, проклинают эту затянувшуюся бойню, каждый день, который приносит германскому народу неисчислимые бедствия и страдания…»