Русский полковник внимательно посмотрел на пленного.
— Обещаю вам, — сказал он, — передать это по назначению. Возвращайтесь в строй…
И ефрейтор Нишец услышал, как глубоко, как облегченно вздохнул Эрнст Бартельс, точно он был самым счастливым человеком в этой мрачной колонне.
В дороге на каждых пятерых военнопленных выдали по здоровенной буханке хлеба и банку рыбных консервов. Буханки кое-как разломали, ссорясь из-за того, кому досталось больше, кому меньше, а консервы открыть не могли — ножи отобрали при обыске.
Один русский конвоир стал обходить колонну, по очереди раскупоривая банки финским ножом.
— Америка?.. Америка? — спрашивал лейтенант Вальдер, тыча в яркую этикетку на банке.
— Дурак! — ответил конвоир. — Читай, коли грамотный… Видишь… «Мурманский рыбный комбинат»!..
Лейтенант Вальдер, решив, что сказал какую-то неприятную для русских вещь, за которую его могут расстрелять, поспешил укрыться в толпе. Нишец от рыбных консервов повеселел, но хлеб есть не стал, приберег — говорили, что потом не будут кормить до самой Сибири.
На дворе Печенгской тюрьмы, из которой он осенью попал прямо в психиатрическую палату госпиталя, неожиданно встретил Франца Яунзена.
— И ты здесь? — удивился ефрейтор. Гитлеровский юнец оскорбился.
— Ты выхватил тогда обойму, и мне было нечем защищаться от русских, — сказал он. — А то бы я дорого отдал свою жизнь!
— Не ври, Франц, — засмеялся Нишец и вдруг поймал себя на том, что смеется впервые за последнее время. — Не ври, Франц, — почти с удовольствием повторил он, — патроны валялись на каждом шагу, просто ты большой трус.
Недаром ты не мог дослужиться даже до ефрейтора, хотя и был наци… Убивать безоружных, как это делал ты здесь, в этой тюрьме, с финнами, — вот и вся твоя смелость!..
— Я убегу, — мрачно посулил Франц и отвернулся; но, заметив, что ефрейтор отщипывает из кармана кусочки хлеба, отправляя их в рот, он спросил:
— Где ты взял хлеб?
— Дали.
— Кто?
— Русские.
— А нам еще не давали.
— Ну обожди, дадут.
— А ты поделись со мной, будь товарищем…
Нишец нехотя разломил пополам кусок:
— На, вкусный хлеб, русский. Это тебе, парень, не тощие английские сандвичи!..
Франц озлобленно промолчал, вгрызаясь в краюху. Ночь военнопленные провели в казематах, а на рассвете их построили в колонну и повели на восток. Пауль Нишец снова шел по той самой дороге, по которой когда-то наступал и по которой отступал. Сейчас он снова, если судить по направлению пути, снова «наступает». Черт возьми, точно какая-то дикая сила толкала его все эти годы — вперед, назад, туда, сюда, на восток, на запад…