Опять для «семерок» началась конвойная служба: качайся, наблюдай, стой у машин, будь готов. «Гремящий» и «Сокрушительный» мотало на зигзагах — правила обязывали срезать курсы зигзагами, чтобы подлодки противника не могли рассчитать верного угла для атаки. По радиотрансляции было объявлено:
— Леера в районе торпедных аппаратов срублены.
Ветер усиливается, товарищи! По верхней палубе передвигаться осторожней…
В общем-то, если говорить честно, конвойная служба всегда скучновата. Ты весь в адском напряжении, и ослабить это напряжение никак нельзя, ибо сейчас — спокойно, а ты не знаешь, что будет через минуту. С тебя течет вода. Ты не ведаешь сна и покоя, а… все же скучновато. Не эта ли самая скука заставила крейсер «Эдинбург» покинуть походный ордер, не связывая себя хлопотами охраны, и уйти бороздить океан в одиночестве?..
На мостике «Гремящего» — приглушенные разговоры:
— Его вчера чем-то там загрузили… по секрету!
— Какую-нибудь хреновину для Черчилля.
— Ну да! Много ты понимаешь. Он коньяк пьет только наш. Армянский. Вот и посылают несколько ящиков…
— Сигнальщики, не отвлекаться! — приказ с вахты.
Усатый Игорь Пчелин, со взглядом, обращенным на репитер гирокомпаса (а руки на манипуляторах), хмуро брякнул:
— Молодые все, салажня такая… поболтать охота!
Да, скучновата конвойная служба. Но Гурин отлично знает, что уходить с мостика все равно нельзя. В штурманской рубке диван дает командиру отдых на полчаса, а потом — снова на крыло мостика, к машинному телеграфу.
***
— Курсовой сорок пять… Дистанция… Шум винтов!
Акустик сдвинул наушники на виски и заметно помрачнел.
Зеггерс передал по трубам в отсеки;
— Соблюдать полную тишину, передвижение прекратить…
Все ждали теперь нежного, как звучанье гитарной струны, позвякиванья по корпусу лодки, когда по металлу барабанит модуляция британских «асдиков».
Но теперь, кажется, англичане не играли на своих страшных и чутких струнах…
— Не будем прятаться, — сказал Зеггерс, хлопнув горизонтальщика по плечу.
— Отработай рулями на подвсплытие.
С глухим воем перископ пошел наверх, и своим жутким всевидящим глазом он проткнул поверхность моря.
— Шум винтов растет… идут быстро, — докладывал акустик с «нибелунга». — Даю пеленг: сто сорок пять… сто сорок… сто тридцать пять. Давать дальше?
— Не надо, — ответил Зеггерс, склоняясь у перископа.
Сначала — муть, плеск, глаз перископа выхватывал то гребень волны, то кусок неба. Цели было не видать.
— Подвсплыви еще: перископ захлестывает водой…
Теперь он разглядел пролетающий в одиночку британский крейсер, который быстро входил в пересечение нитей прицела.