Джудит подставила лицо ветру, чтобы оно высохло. Ноги отяжелели и слушались с трудом, а ведь ей нужно было еще собрать чемодан. К ней скоро должен заехать шериф, и на подготовку оставалось совсем немного времени.
– Понзо, Бонни, Дорана… Где вы? – неуверенно крикнула она.
Джудит не следила за тем, где находятся ее дети: Брукс запретил.
«С Робина ты не спускала глаз, но это не помогло, – бранился он, когда Джудит начинала беспокоиться. – Двух минут хватило, чтобы его украли, поэтому не стоит жить в вечном страхе перед новым похищением. Нечего опекать ребят, иначе они вырастут похожими на мокрых куриц».
– Бонни, Понзо, Дорана! – позвала Джудит еще раз.
Она неохотно произносила имя дочери последним, но мальчишки на этом настаивали, особенно Бонни, при каждом удобном случае старавшийся подчеркнуть, что он старший. Джедеди одобрял сложившийся ритуал, полагая, что неправильно ставить девочку на первое место.
Люди считали Джедеди примерным меннонитом, и действительно, глядя на него, легко можно было представить, как он запрещает внукам посещать школу или пропагандирует приспособления, вышедшие из употребления еще в семнадцатом веке, но это было не совсем так. На самом деле Джедеди Пакхей не принадлежал ни к одной из церквей: он изобрел собственную религию. Если он и получал приказы и распоряжения, то непосредственно из уст самого Господа; обычно происходило это во время сна или когда на прерию обрушивался сильный ветер.
Время полета показалось ей вечностью. Джудит Пакхей не отдавала себе отчета в том, что с ней происходит, утратила всякую связь с реальностью. Она боялась города. Не хотела показаться неотесанной дурочкой, опасалась, что люди за ее спиной будут насмехаться над ее деревенским выговором.
Истинная дочь прерий, Джудит привыкла к вольному воздуху и простору. Она не могла представить себя сидящей в четырех стенах подобно большинству горожан. На ферме двери и ставни никогда не запирались, ветер, солнце и пыль свободно разгуливали по всем комнатам и коридорам, не встречая ни малейшего препятствия. В городе все было иначе: люди заживо гноили себя в силосных башнях «высоток», огромных коробках, которые в лучшем случае годились под зернохранилища.
«Прячутся, – часто говорил Джедеди. – Скрываются от Божьего гнева. Слишком уж много на них грехов! Вот они и загоняют себя в вертикальные склепы, где могут творить что хотят».
От долгого сидения Джудит чувствовала усталость во всем теле. Во время полета она не стала смотреть фильм или слушать музыку – отец не одобрил бы этого. «Если ты остался без занятия, – утверждал он, – значит, плохо выполнил свою работу или что-нибудь забыл. А уж если приходится бездельничать и тебя одолевает скука, достаточно раскрыть Библию, и никакого другого развлечения не понадобится».