— Этот подвал из тех, что для облегчения доступа торговцев в дом имеют непосредственное сообщение с каналом. Такое впечатление, что большинство картин разместили на полу: поставили стоймя, чтобы не допустить порчи, но недостаточно высоко…
— Идиотка, Пианта! — взорвалась маркиза. — Неужели ты ничего не можешь сделать как следует?
— … недостаточно высоко, — продолжал Боволо, — чтобы сохранить от высокой воды, которая в некоторый момент начала проникать в помещение. Несколько картин мой офицер все-таки обнаружил в подвале. Они плавали на поверхности и были спасены, хотя жестоко пострадали.
— А портрет? — пискнул Аргайл. Стоицизм — это все, что в таких обстоятельствах остается человеку.
— Упомянутый портрет, — констатировал комиссар, выходя на последний круг, — тот, на который генерал Боттандо просил обратить особое внимание, судя по всему, смыло в лагуну. Завтра мы, конечно, продолжим поиски…
— О Господи! Не трудитесь, — нервно рассмеялся Лоренцо. — После двенадцати часов в соленой воде там нечего будет искать. Остается утешать себя тем, что полотно все же не имело никакой ценности.
Аргайл обвел взглядом присутствовавших и про себя отметил, что многие больше расстроились, узнав о потере картины, чем после известия о смерти Мастерсон и Бралля. Трогательно, ничего не скажешь. И еще он увидел, в какой панике смотрела на него Флавия. Не то чтобы ее глаза вылезали из орбит, но она явно хотела о чем-то ему сообщить.
Он открыл рот, затем опять закрыл — не мог ни на что решиться. Нет, не так он представлял завершение сегодняшнего вечера! Где его долгожданный триумф? Где его победа?
— Ну так что же? — сорвался Лоренцо. Он больше не мог выдержать вида растерянного англичанина. — Имел он ценность или нет?
Аргайл устало провел ладонью по лбу, громко фыркнул и посмотрел в лица повернувшихся к нему людей, которые еще надеялись, что он не сообщит им ничего особенно неприятного.
— По поводу достоинств этого полотна я придерживаюсь своей первоначальной точки зрения: незначительная работа незначительного художника. Так что могу вас успокоить — никаких сенсаций на аукционе оно бы не произвело.
Вывод Аргайла обрадовал всех, кроме него самого и комиссара Боволо. Люди даже испытали нечто вроде благодарности. Аргайл мрачно поднялся, и, поскольку говорить было больше не о чем, остальные последовали его примеру. Собрание постепенно рассыпалось на группы: люди брали пальто, готовились уходить, но там и сям еще вспыхивали малозначимые разговоры.
За Миллером, которого собирались увезти туда, где он должен был сделать официальное признание, присматривал помощник комиссара. Его коллеги старательно от него отворачивались. Боттандо увлеченно о чем-то разговаривал с судьей, и они демонстративно не пригласили Боволо в свой кружок. Лоренцо некоторое время размышлял, разумно ли подходить к тете, а потом решил: обойдется и так — пусть побесится. Коллман с женой тихо вышли из комнаты. За ними последовала по-прежнему сияющая маркиза, за которой семенила Пианта.