Вскоре в зале остался один Ван Хеттерен. Он поднялся и подошел к Флавии, будто собираясь что-то сказать.
— Нет, доктор! — резко возразила она, прежде чем он успел начать. — Я больше ничего не желаю слушать. Уходите! Возвращайтесь в Голландию!
— Но я должен…
— Ничего подобного, вы не должны. С меня довольно. Идите домой и ложитесь спать. Быстро!
— Слушай, ты никогда не думала стать матерью? — спросил Флавию Аргайл, наблюдая, как пристыженный Ван Хеттерен послушно поплелся на выход. — У тебя это очень естественно получается.
— Нет, — отозвалась она. — Но спасибо за предложение. Пошли отсюда.
Дождь, казалось, развеял атмосферу. Гнетущую сырость сменил легкий ветерок, и вечер разъяснился. Даже прилив немного понизился — час-другой, и улицы очистятся от воды.
Переправляясь через открытое устье Большого канала, итальянцы и англичанин хранили полное, безрадостное молчание.
— Вы отлично поработали, — наконец произнес Боттандо и слегка потрепал помощницу по плечу. — Примите мои поздравления. Думаю, вам удастся удержаться на службе.
— Спасибо, — поблагодарила его Флавия. — Хотя я не уверена насчет некоторых деталей.
— И я тоже, — вклинился в разговор Аргайл. — Вот, например, когда ты сказала…
Она легонько сдавила ему руку, давая понять, чтобы он замолчал. Аргайл обиженно осекся.
— Я заметил, что вы были недовольны. Я что-нибудь сделал не так? — спросил Боттандо.
— Вы точно попали в убийцу, но, мне кажется, упустили, в чем смысл смерти жертвы. Это потому, что вы ее не поняли.
— Неужели? И что же такого я не понял?
— Вы все характеризовали ее, если я могу так выразиться, в высшей степени предсказуемой. Напористой, агрессивной, амбициозной, мстительной. Вы, как и остальные, полагали, что она готова вонзить клыки в жертву.
— Вы хотите меня в этом разубедить?
— Конечно. Она была совсем не такой. Потому что это никак не вяжется с действительностью. Робертс думал наоборот и поэтому настроил против нее Миллера. Но он ошибался. Ей было глубоко наплевать на его делишки: она не помышляла кого-то осуждать или уходить из комитета, пока Бралль не дал ей толчок. Она отправилась в Санкт-Галлен, потому что хотела услышать о Тициане Бенедетти от него самого. И с той же целью ездила в Милан и Падую. Она даже не встречалась ни с одним из тех людей, кто продал свои картины.
Мастерсон не хотела втягиваться в это дело. Зачем, когда Бралль уже замышлял вывести Робертса на чистую воду? Нам известно, что у нее не было времени на такого рода занятия. Да, ее раздражал Коллман, но только Робертс говорил, что она вела себя по отношению к нему враждебно. Все остальные сообщали, что Мастер-сон всегда была вежлива. В прошлом году на заседании комитета она всего лишь сказала, что хотела бы поработать с этим холстом, а Робертс наговорил Коллману, что она интригует у него за спиной. Согласна, Мастерсон была резковата, но кто бы стерпел такого педантичного идиота?