— Постараюсь, — заверил Айсуду Кадфаэль. — А после обеда у аббата, если тебе удастся ускользнуть, я отведу тебя к Мэриету.
Теперь довольная Айсуда решила, что пора идти. Она храбро встала и ушла, уверенная в себе, в своей звезде и в том, что небесные силы на ее стороне. А Кадфаэль отправился к брату Петру отнести травы: повар уже размышлял над тем, какими шедеврами он блеснет на завтрашнем обеде.
Утром двадцатого декабря после мессы женская половина приглашенных на обед ушла в свои комнаты, чтобы заняться тщательным отбором нарядов, приличествующих такому случаю. Сын Леорика и сын его лучшего друга ушли пешком в город, гости разбрелись — кто, воспользовавшись редкой возможностью, навестить знакомых, кто — купить что-то нужное для хозяйства, пока они недалеко от города, кто — начистить к завтрашнему дню свои украшения. Леорик быстрым шагом миновал сады, обогнул рыбные пруды, поля, спустился к ручью Меолу, замерзшие берега которого превратились в изящное кружево, и после этого исчез. Кадфаэль ждал, решив дать Аспли время побыть одному, чего тот явно желал, потом потерял его из виду — и нашел в часовне, где стоял гроб Питера Клеменса. Гроб был уже закрыт и богато убран; ждали распоряжений епископа Генри, что с ним делать дальше. В головах горели две новые красивые свечи в подсвечниках, а в ногах на выложенном плитами полу стоял коленопреклоненный Леорик Аспли. Он был погружен в молитву, губы его беззвучно шевелились, а широко открытые глаза, не отрываясь, смотрели на гроб. Кадфаэль понял, что был прав. То, что Леорик поставил свечи, могло быть просто знаком вежливости по отношению к мертвому родственнику, пусть дальнему, однако мрачное выражение лица безмолвно свидетельствовало о сознании вины, в которой человек еще не покаялся и которую не искупил; тем самым Леорик Аспли признавался в роли, которую он сыграл в злодеянии, лишив мертвеца достойного погребения, и указывал на причину такого поведения.
Кадфаэль, не проронив ни слова, вышел из часовни и стал ждать. Когда Леорик появился, щурясь на яркий свет дня, он обнаружил, что путь ему преграждает невысокий, коренастый, сильно обгоревший на солнце монах, который сказал грозно, как предостерегающий ангел:
— Господин, у меня к тебе серьезное дело. Прошу, пойдем со мной. Ты мне очень нужен. Твой сын смертельно болен.
Обращение было таким неожиданным и таким лаконичным, что слова ударили словно копье. Найджел и Джейнин ушли полчаса назад. Время достаточное для убийцы — нанести удар, для ножа разбойника, для любого несчастья. Леорик поднял голову, с ужасом втянул в себя воздух и выдохнул: