Брат Кадфаэль после заутрени вышел из церкви через южные двери. Он намеревался на минутку зайти к себе в сарайчик посмотреть, погашена ли жаровня, которой вечером пользовался брат Освин, хорошо ли закупорены все сосуды, закрыта ли дверь, чтобы помещение не совсем выстыло.
Мороз пощипывал, ночь была звездной, а Кадфаэлю и не нужно было другого света, чтобы найти привычную тропинку. Но только он вышел из-под арки во двор, как кто-то требовательно потянул его за рукав, и задыхающийся голос прошептал ему на ухо:
— Брат Кадфаэль, мне нужно поговорить с тобой!
— Айсуда! В чем дело? Что-нибудь случилось?
Монах быстро повел девушку в одну из ниш скриптория; там сейчас никого не должно было быть, и никто не заметит, если они спрячутся в каком-нибудь укромном уголке. Возле плеча Кадфаэля еле-еле виднелось напряженное лицо Айсуды — бледный овал над темным пятном плаща.
— Да, случилось! Ты же сказал, что молния вылетит из моей руки! Я нашла кое-что у Розвиты, в шкатулке для драгоценностей, — быстро проговорила Айсуда на ухо Кадфаэлю. — Спрятано на дне. Большая фибула, очень старая и красивая, из золота, серебра и эмали, такие делали еще до прихода норманнов. Величиной с мою ладонь, с длинной булавкой. Когда Розвита увидела, что я держу ее в руке, она подошла, бросила ее обратно в шкатулку и захлопнула крышку, сказав, что эта штука слишком тяжелая и старомодная, чтобы ее носить. Вряд ли Розвита знает, что это за фибула и как она попала к человеку, который подарил ей эту вещь, хотя, наверное, этот человек предупредил, чтобы она не носила ее и никому не показывала, по крайней мере сейчас… А то почему она так быстро убрала ее? А может быть, фибула ей просто не нравится, и в этом все дело. Но я-то знаю, что это за фибула и чья она, и ты тоже будешь знать, я скажу тебе… — Торопясь выговориться, девушка задохнулась и, наклонившись ближе к Кадфаэлю, обдала его щеку своим теплым дыханием. — Я видела эту вещь раньше, а Розвита, может, и не видела. Ведь это я забрала у него плащ и внесла в дом, в комнату, которую приготовили для него. Фремунд принес его седельные сумки, я — плащ… а эта фибула была приколота у ворота.
Кадфаэль положил ладонь на маленькую ручку, цеплявшуюся за его рукав, и спросил, наполовину уверенный в ответе:
— Чей плащ? Ты хочешь сказать, что эта штука принадлежала Питеру Клеменсу?
— Да. Я готова поклясться.
— Ты уверена, что это та же самая?
— Уверена. Говорю тебе, я несла ее, касалась ее, любовалась ею.
— Да, двух таких одинаковых быть не может, — проговорил Кадфаэль и глубоко вздохнул. — Вряд ли сделали бы две такие дорогие вещи одинаковыми.