— Я склоню голову, — проговорил он. — Ты сомневаешься, смогу ли я, но я смогу и склоню. Брат Кадфаэль, если аббат слушает тебя, скажи ему — я не изменился, я хочу, чтобы меня приняли. Скажи — если нужно, я подожду, я буду учиться, я буду терпелив, я заслужу! В конце концов он будет доволен мной. Скажи это ему! Пусть он не отвергает меня!
— А эта рыже-золотая девица? — нарочито грубо спросил Кадфаэль.
Мэриет отвернулся и опять бросился ничком на кровать.
— Она сговорена, — ответил он не менее резко и больше не произнес ни слова.
— Есть кроме нее и другие, — заметил Кадфаэль. — Подумай. Сейчас или никогда. Слушай, мальчик мой, я достаточно стар, моему сыну могло бы быть больше лет, чем тебе. И если бы я начал предаваться размышлениям о прожитом, то ни о чем бы не стал сожалеть. Так вот, существует многое, чего молодой человек желает горячо, всей душой, но проходит время — и он проклинает тот день и час, когда в нем зародились эти желания. Благодари доброту нашего отца аббата — он дает тебе время, чтобы ты мог утвердиться в своем решении, прежде чем свяжешь себя и никогда уже не сможешь освободиться. Проведи с пользой отпущенные тебе дни, потому что, если ты примешь постриг, они не вернутся.
Жаль, конечно, запугивать юное создание, душа которого и так разрывается на части, но у парня впереди десять дней и десять ночей одиночества, скудная пища и много времени для размышлений и молитв. Одиночество не столь тягостно, сколь чуждые по духу окружающие его люди. Здесь он будет спать без сновидений, не станет кричать по ночам. А если и станет, никто не услышит его криков и не добавит ему неприятностей.
— Утром я приду и принесу мазь, — сказал Кадфаэль, снимая со стены светильник. — Нет, погоди! — Он опять поставил его. — Если ты останешься так лежать, ты ночью замерзнешь. Надень рубашку, от нее больно не будет, а сверху сможешь набросить подрясник.
— Мне хорошо, — ответил Мэриет, но подчинился. Кадфаэлю показалось, будто юноша стыдится своей слабости. Потом Мэриет опять опустил голову на руки и добавил смущенно:
— И… спасибо тебе, брат!
Запоздалые слова благодарности! Да и форма обращения к Кадфаэлю, похоже, совершенно не отражала истинных чувств юноши, но так было принято в монастыре, и Мэриет это знал.
— Ты произнес это как-то неуверенно, — заметил Кадфаэль. — Словно задел больной зуб. Ведь ты мне в сыновья годишься. Ты все еще настаиваешь на том, чтобы стать братом?
— Я должен, — мрачно отрезал Мэриет и отвернулся к стене.
«Ну почему, — думал Кадфаэль, стуча в дверь, чтобы сторож выпустил его, — почему единственные имеющие значение слова мальчик произнес только под самый конец, когда поутих и успокоился и счел, что я не стану больше мучить его разговорами? Не „да“ или „настаиваю“, а „должен!“ „Должен“ означает принуждение, продиктованное либо волей другого человека, либо безусловной необходимостью. Кто же хочет, чтобы этот юноша ушел в монастырь, или сила каких обстоятельств заставила его выбрать этот путь как единственно возможный, как лучший?»