— Но у него не было оснований красть мою вещь, — вспыхнул Мэриет.
— Он имел право забрать то, что здесь не разрешено держать.
— Все равно я называю это кражей. И он не имел права уничтожать эту вещь у меня на глазах и говорить о женщинах как о нечистых созданиях.
— Ладно, если ты заплатил за то, что натворил, то и он тоже, — сказал Кадфаэль примирительно. — Брат Жером потерял голос и должен будет молчать, наверное, целую неделю. Это он-то, который так любит слушать собственные проповеди! Неплохое отмщение. Ну а тебе, парень, предстоит длинный-длинный путь, прежде чем ты станешь монахом, и о том, как пройти его, хорошенько поразмышляй здесь во время епитимьи.
— Еще одна проповедь? — пробурчал Мэриет, уткнувшись в скрещенные руки, и в первый раз за все время Кадфаэлю показалось по тону его голоса, что юноша улыбнулся, пусть даже вымученной улыбкой.
— Нет, слово, обращенное к разуму.
Мэриет насторожился, на минуту задержал дыхание, потом повернул голову, и в лицо Кадфаэлю уставился сверкающий тревогой взгляд. Темно-каштановые волосы красиво курчавились на загоревшем под летним солнцем затылке, а сам затылок был еще мальчишески худеньким и нежным. Очевидно, сам Мэриет считал себя взрослым, готовым выдержать все что угодно, в том числе и любую боль, а другие, вероятно, считали его ребенком и слишком уж горячим. Девушка с рыже-золотыми волосами?
— Они ничего не говорили? — спросил Мэриет, напрягшись от испуга. — Они не собираются выкинуть меня? Он ведь не сделает этого! Аббат? Он бы сказал мне в открытую! — Резким, но грациозным движением Мэриет выпрямил ноги, повернувшись набок, приподнялся, крепкими пальцами сжал запястье Кадфаэля и требовательно взглянул монаху в глаза: — Что тебе известно? Что он собирается делать со мной? Я не могу, я не хочу сейчас уходить.
— Ты сам поставил под сомнение свой постриг, — ответил Кадфаэль грубовато. — Ты и никто больше. Будь моя воля, я бы вернул тебе твою маленькую драгоценность и велел бы убираться отсюда и поискать хозяйку ленточки или другую похожую на нее девчонку, такую же юную и хорошенькую, ведь все девушки похожи одна на другую! Да, велел бы убираться и перестать мучить нас, которые жаждут только спокойной жизни. Но если ты по-прежнему хочешь оставить за дверью то, к чему тебя предназначила природа, у тебя еще есть выбор. Склони свою упрямую голову — или подними ее и убирайся!
Дело было далеко не только в расшитой ленточке, и Кадфаэль понимал это. Юноша сидел выпрямившись, забыв о том, что он полуголый, а в карцере холодно, и настойчиво сжимал своими сильными пальцами руку Кадфаэля, серьезно заглядывал тому в глаза, словно стараясь проникнуть в его мысли; похоже, страха он не испытывал, однако настороженность сохранялась.