Рамсес торопливо крался вдоль монастырской стены. К груди он прижимал какой-то предмет, завернутый в куртку. Ничего хорошего эта таинственность не сулила.
– Рамсес!
Он стремительно юркнул в свою комнату, но через несколько секунд появился как ни в чем не бывало. Куртка была на нем, правда наизнанку.
– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не снимал куртку в пустыне?
– Много раз, мамочка.
– Что у тебя там?
– Находка с раскопок, мама.
– Можно взглянуть?
– Я предпочел бы не показывать, мамочка... пока.
Настоять мне не дал Эмерсон.
– Одну минуту, Пибоди. – Он наклонился к моему уху. – Рамсес хочет сделать нам сюрприз. Ты же не станешь разочаровывать нашего мальчика, правда?
Как сказать. Сюрпризы бывают всякие, а когда речь идет о Рамсесе, в основном неприятные.
С блаженной улыбкой Эмерсон снова зашипел мне на ухо:
– Наверняка собирает черепки и свои любимые кости. Так что приготовься радостно восклицать и восторгаться всякой трухой.
– Ладно, чему быть, того не миновать.
Наш довольный отпрыск скрылся в своей комнате.
Что бы ни обнаружил Рамсес, вряд ли его находки были скуднее наших. Мы нашли небольшое семенное кладбище, относящееся к Четвертой или Пятой династии фараонов, но в скромных маленьких гробницах не было ни одного примечательного предмета, а мумии из-за влажной почвы превратились в комья глины. Словом, ужасная скука.
К счастью, это нудное спокойствие продолжалось недолго. Первый признак новой вспышки насилия был довольно невинным.
Мы с Эмерсоном сидели в гостиной после непритязательного ужина. Он делал записи в журнале, а я собирала из черепков свою одиннадцатую римскую амфору. Честно говоря, амфоры у меня всегда вызывают зевоту. Вот я и зевала над черепками. Рамсес в своей комнате был погружен в какое-то таинственное и наверняка предосудительное занятие. Джон терзал Писание. Львенок охотился за моими ногами, в качестве трофея ему неизменно доставались тапочки. Поскольку одну он уже благополучно сгрыз, я решила отдать ему на растерзание и другую. Бастет лежала на столе рядом с бумагами Эмерсона, глаза ее превратились в щелочки, а мерное мурлыканье тихим эхом разносилось по комнате. Словом, наше семейство погрязло в трясине бездействия и умиротворенности. Отвратительное состояние.
Я зевнула в очередной раз, потянулась и сказала:
– Пожалуй, съезжу-ка я в Каир.
Эмерсон отложил перо:
– Так я и знал! Пибоди, я запрещаю тебе шляться по базарам, выискивая убийцу. До сих пор все шло спокойно, и я не собираюсь...
– Не понимаю, что это тебе взбрело в голову. Мне надо сделать покупки, только и всего. Между прочим, посмотри на мои домашние туфли. Видишь, во что они превратились? Да и запасы висмута кончаются. Такое впечатление, что все до единого страдают желудочными коликами.