Джиованни Галла стоял у дверей фермы, когда Беатриса выходила из нее, и он сообщил ей несколько новостей, сильно удививших ее.
— Лорд Брешиа здесь, — сказал он, подсаживая ее на лошадь, — он в настоящее время говорит с Бонапартом.
Она подумала немного, потом сказала ему:
— Мне бы хотелось поговорить с ним, Джиованни. Постарайся устроить мне то.
— Это легко сделать, ваше сиятельство; положитесь на меня.
Он больше ничего не прибавил, так как к ним подъезжал Вильтар на красивой серой лошади, радостный и сияющий под впечатлением прекрасного утра и веселого зрелища. Воздух был свеж и приятен, в долине перед ними двигались отряды конницы и пехоты, гремела артиллерия, картина менялась каждое мгновение и представляла собою поистине величественный вид. Сам Бонапарт в своей серой куртке и треугольной шляпе расположился на небольшом холме, окруженном высокими соснами, и вместе со своей свитой, состоящей из ста офицеров самых разнообразных форм, ждал, пока драгуны Моро выстроятся перед ним на равнине.
— Вот, посмотрите на этих людей, маркиза, — сказал Вильтар, не без гордости посматривая на стройные ряды солдат, — с ними мы заставим даже Австрию говорить так, как нам захочется. Не правда ли, они великолепны, маркиза? Не правда ли, несмотря даже на правительство, мы умеем заставить помнить о себе?
— Да, это верно. Стоит только взглянуть на эти обгоревшие дома, и невольно вспомнишь ваши войска.
Вильтар, нисколько не смущенный этим замечанием, ответил совершенно спокойно:
— Видите ли, маркиза, ведь если бы не было этих обгорелых домов, не было бы мира. Сознайтесь, что вы ничего не имели бы против подобного свидетельства, если бы это были французские дома? Ведь известно, что только побежденные жалуются всегда на жестокость войны. Мы, французы, по природе своей совсем не жестоки. Но мы должны одерживать победы, а для этого необходимо воевать.
Он искусно отвлек ее внимание, указав ей в эту минуту на блестящую кавалерию, устанавливавшуюся рядами, чтобы пронестись галопом мимо Наполеона. Сцена эта была действительно поразительна, и забыть ее было нелегко. Вдруг раздался рожок, и затем послышался шум приближающейся кавалерии. Отряд Моро приближался, как ураган, ужасный и непобедимый в своем стремительном движении. По мере его приближения раздавался все громче и громче гул голосов, приветствовавших Бонапарта, этого гения в серой куртке и треуголке, сумевшего создать подобное грозное орудие войны. Беатриса, когда она наконец была в состоянии отвести глаза от этой сверкающей массы людей и лошадей, взглянула на Бонапарта и увидела на лице его выражение высокого, истинного наслаждения. Лицо его оставалось по-прежнему бледным и неподвижным, но глаза его сияли, как две звезды, в них сосредоточивалась в данную минуту вся жизнь этого человека. Бонапарт, казалось, в эту минуту заглядывал в будущее и видел уже у своих ног королей и царей всей Европы; он видел себя властелином всего мира. И он говорил себе, вероятно, в этот момент: «Дело мое начато!»