– В трюме тридцать дюймов воды, дон Карлос. И шесть пробоин прямо по ватерлинии… Откачивать пока удается. Все мои люди на помпах.
Это старший плотник Фуганок, измученный, весь мокрый ниже пояса, вновь появился на шканцах с докладом. С тех пор, как начался бой, он со своими помощниками и конопатчиками, нагрузившись пластырями, паклей и смолой, неустанно обходит все закоулки корабля, твиндеки и даже льяла, латая пробоины.
– В каком состоянии корпус?
– Под контролем, только кое до чего не можем добраться – у бушприта, на ахтерштевне и в портах.
– А штурвал?
– Теперь лучше. Мистеры перебили нам один штуртрос, но мы поставили запасной.
– А что в лазарете?
– Не спрашивайте, дон Карлос. Яблоку негде упасть. Кстати, вот только что притащили самого молоденького гардемарина… Ну, того паренька со второй батареи.
– Хуанито Видаля?
– Его самого. Вот бедолага… Оторвало обе ноги. Кровь так и хлещет.
Командир, отсутствующе глядя перед собой, молчит, движением головы отпускает плотника. Потом оборачивается к Фалько (который, услышав, что случилось с Хуанито Видалем, побледнел как мел) и – не сразу, словно чуть поколебавшись – указывает вверх, на разрушенный ахтердек, где ни лейтенант Галера, ни кто другой больше не подают признаков жизни. – Нужно поднять флаг, – говорит он. Гардемарин смотрит в суровое лицо командира, потом туда, куда он указал. И тут он перестает думать о Хуанито Видале (мать и сестренки, машущие ему из лодки напротив Ла-Калеты, отец на растерзанной «Багаме», которую только что захватили англичане), потому что начинает понимать. Рухнувшая за борт бизань-мачта увлекла за собой и развевавшийся на гафеле флаг.
– Чтобы эти собаки не подумали, будто мы сдаемся.
Фалько понимает все и отвечает: есть, сеньор капитан (полное, слепое и безропотное повиновение, и так далее). Потом идет к ящику с запасными флагами – тот стоит в штурманском шкафу (так же издырявленном картечью, как и его покойный хозяин), – берет красно-желтый флаг, пересекает шканцы, стараясь не слишком пригибаться (все-таки флаг – это флаг), привязывает его к одному из уцелевших фалов и, чувствуя, как душа в нем леденеет, вздергивает на грот-брам-стеньгу. Теперь он подозревает, что дон Карлос де ла Роча не надеется выбраться отсюда. Весь вопрос в том, думает гардемарин, видя, как заполоскал на ветру испанский стяг (огонь с ближайшего английского корабля становится еще яростнее), сколько еще жертв готов принести командир, прежде чем спустить его или пойти ко дну, во сколько еще арроб крови обойдется честь корабля, находящегося под его началом. Или (согласно Уставу Королевского военно-морского флота от 1802 года) до какой степени он собирается обеспечить себе перед трибуналом защиту от обвинения в сдаче или потере корабля.